Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Пойдем на крышу, – тихо сказала она. Брат с сестрой подошли к ней поближе, и каждый положил руку ей на плечо.

– А почему? – спросила Солнышко.

– Солнышко права, – кивнул Клаус. – Почему ты помогаешь Графу Олафу сбежать?

Старшая Бодлер посмотрела сначала на охапку простыней, а затем на брата с сестрой.

– Так ведь он возьмет нас с собой, – сказала она.

– И с чего вдруг? – поинтересовался Олаф.

– Одному вам с лодкой не управиться, – хитро усмехнулась Вайолет, – а нам надо покинуть отель так, чтобы не заметила полиция.

– Дело говоришь, – сказал Олаф. – Ну и ладно, так или иначе вы окажетесь у меня в руках. Пошли.

– Рано, – сказала Солнышко. – Еще одно.

Все уставились на младшую Бодлер, на лице которой появилось непостижимое выражение. Даже брат и сестра не понимали, что она задумала.

– Еще одно? – переспросил Граф Олаф, глядя на Солнышко сверху вниз. – Ну?

Старшие Бодлеры посмотрели на сестру и почувствовали, как по спине у них побежали мурашки – словно круги по воде. Пройти по жизненному пути, не совершив ни одного сколько-нибудь злодейского поступка, очень трудно – ведь, прежде всего, в мире столько злодейства. Когда на жизненном пути Бодлеров возникали непостижимые ситуации и сироты не знали, как поступить, детям часто казалось, что они чудом балансируют на вершине чего-то ужасно хрупкого и ужасно опасного и что если они не будут очень осторожны, то им предстоит падение с огромной высоты прямо в пропасть злодейства. Вайолет чувствовала, что чудом балансирует на этой хрупкой вершине, когда предложила Графу Олафу устроить побег, хотя и думала, будто делает это ради спасения своих брата и сестры и себя самой, а Клаус чувствовал, что чудом балансирует на этой хрупкой вершине, когда помогал Олафу отпереть дверь прачечной, хотя и знал – сахарницы там нет. И разумеется, все трое сирот чувствовали, что чудом балансируют на этой хрупкой вершине, когда думали о Дьюи Денумане и о том страшном мгновении, когда он погиб от оружия в их руках. Но когда Солнышко ответила на вопрос Графа Олафа, часы отеля «Развязка» дважды пробили «Не так!», и брат с сестрой задумались, не потеряли ли они равновесие и не летят ли они прочь от всех благородных людей на свете.

– Поджечь отель, – сказала Солнышко, и все бодлеровские сироты почувствовали, что летят в пропасть.

– Ха! – каркнул Граф Олаф. – Приз в студию!

Он употребил выражение, которое здесь означает «Сдается мне, это предложение сулит поразительные развлечения и сладостные скандалы!» – хотя в подводном каталоге Дьюи Денумана содержится перечень из

двадцати семи случаев, когда призы доставались Графу Олафу нечестным и обманным путем. С глумливой улыбкой он опустил ту руку, в которой не было гарпунного ружья, и погладил Солнышко Бодлер по голове.

– Как я погляжу, младшая сиротка все-таки пошла по моим стопам! Значит, не такой уж я плохой опекун! – закричал он.

– Вы вообще не опекун, – возразила Вайолет, – а Солнышко вообще не поджигатель. Моя сестра сама не знает, что говорит.

– Поджечь отель, – настойчиво повторила Солнышко.

– Тебе нехорошо, да, Солнышко? – заботливо спросил Клаус, заглядывая сестре в глаза. Он испугался, что медузообразный мицелий, который всего несколько дней назад угрожал жизни младшей Бодлер, скверно на нее повлиял. Клаус провел исследование и придумал, как обезвредить зловредный грибок, но теперь ему показалось, что, быть может, он обезвредил его не до конца.

– Мне отлично, – ответила Солнышко. – Поджечь отель.

– Ах ты, моя цыпочка! – воскликнул Граф Олаф. – Да если бы Кармелите хоть чуточку твоих мозгов! Я так закрутился со всеми делами, что мне и в голову не пришло поджечь этот отель! Но даже если очень занят, не следует забывать о хобби!

– Ваши хобби, Граф Олаф, – попросту злодейство! – сказала судья Штраус. – Даже если Бодлеры решили принять участие в ваших кознях, я сделаю все, что в моей власти, и не допущу этого!

– Нет у вас никакой власти, – осклабился Граф Олаф. – Ваши коллеги-судьи – мои союзники, ваши коллеги-волонтеры болтаются по вестибюлю с завязанными глазами, а у меня гарпунное ружье!