Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Еще бы не выражали, дура вы набитая, – сказал Граф Олаф. – Они передавали все эти сведения мне, чтобы я мог поймать вас, сироты! Все это время вы мне помогали, сами об этом не зная! Ха!

Судья Штраус оперлась на узорчатую вазу, утирая слезы.

– Я снова подвела вас, Бодлеры, – сказала она. – Как бы ни старалась я вам помочь, я лишь навлекала на вас все новые опасности. Я думала, справедливость восторжествует, как только вы изложите свою историю Верховному суду, но…

– Их история никого не интересует, – с язвительной усмешкой сказал Граф Олаф. – Даже если бы вы записали ее всю до последней подробности, все эти ужасы никто и читать бы не стал. Я победил этих сирот – и всех тех, кто оказался настолько глуп или настолько благороден, что пытался мне помешать. В этом таится разгадка моей истории – или, как говорят французы, noblesse oblige .

– Denouement, – поправила его Солнышко. – Развязка.

Однако Олаф притворился, будто не слышит, и стал смотреть на замок.

– Этот недоумок-библиотекарь говорил, будто первая фраза – это медицинское описание состояния, в котором одновременно находятся все три младших Бодлера, – пробормотал он и повернулся к судье Штраус. – А ну говорите, что это, или приготовьтесь отведать гарпуна!

– Не дождетесь! – отчеканила судья Штраус. – Может быть, я и подвела этих детей, но Г. П. В. я не подведу! Чем бы вы мне ни грозили, сахарницы вам не видать!

– Я скажу вам первое словосочетание, – спокойно подал голос Клаус, и сестры уставились на него в ужасе. Судья Штраус поглядела на него в изумлении. Граф Олаф казался несколько озадаченным.

– Правда? – спросил он.

– Конечно, – сказал Клаус. – Все идет именно так, как вы говорили, Граф Олаф. Благородные люди подвели нас – все до единого. И зачем нам тогда защищать сахарницу?

– Клаус! – воскликнули Вайолет и Солнышко, охваченные одним ужасом на двоих.

– Не надо! – воскликнула судья Штраус, которой пришлось переживать свое изумление в одиночку.

Граф Олаф снова принял несколько озадаченный вид, а затем пожал посыпанными перхотью плечами.

– Ладно, – сказал он. – И в каком таком состоянии находишься ты со своими сестрицами-сиротками?

– У нас аллергия на мятные карамельки, – ответил Клаус и быстро напечатал на замке: «А-Л-Л-Е-Р-Г-И-Я-Н-А-М-Я-Т-Н-Ы-Е-К-А-Р-А-М-Е-Л-Ь-К-И».

И тут же из недр механизма раздался приглушенный щелчок.

– Разогревается, – заметил Граф Олаф, радостно присвистнув. – Отойди, четырехглазый! Второе словосочетание – это оружие, из-за которого я остался сиротой, так что это я и сам могу напечатать. «А-Т-Р-А-В»…

– Стойте! – закричал Клаус, не успел Олаф коснуться клавиш. – Это неправильно! Не бывает слов, которые так пишутся!

– Какая разница, как пишется? При чем здесь олафография? – взвился Граф Олаф.

– Очень большая! – возразил Клаус. – Скажите, из-за какого оружия вы остались сиротой, и я вам все сам напечатаю!

Граф Олаф улыбнулся Клаусу медленной улыбкой, от которой Бодлеры вздрогнули.

– Скажу, конечно, – произнес он. – Отравленные дротики.

Клаус взглянул на сестер и в угрюмом молчании напечатал: «О-Т-Р-А-В-Л-Е-Н-Н-Ы-Е-Д-Р-О-Т-И-К-И», отчего замок начал тихонько жужжать. Граф Олаф, сверкая глазами, смотрел на затрепетавшие провода, которые протянулись к краям двери, ведущей в прачечную.

– Работает, – заметил он и провел языком по гнилым зубам. – Сахарница так близко, что у меня уже сладко во рту!

Клаус вытащил из кармана записную книжку и несколько минут внимательно ее просматривал. Затем он повернулся к судье Штраус.

– Дайте мне, пожалуйста, эту книгу, – попросил он, показав на труд Джерома Скволора. – Третье словосочетание – это знаменитый непостижимый вопрос в самом известном романе Ричарда Райта. Ричард Райт – американский романист реалистического направления, сочинения которого посвящены расовой дискриминации. Скорее всего, во всеобщей истории несправедливости должны быть цитаты из его романов.

– Не будешь же ты читать всю эту томину! – испугался Граф Олаф. – Толпа нас найдет, не успеешь ты дойти до конца первой главы!

– Посмотрю в указателе, – ответил Клаус, – как я делал в библиотеке Тети Жозефины, когда мы расшифровали ее записку и обнаружили ее убежище.

– Мне всегда было интересно, как тебе это удалось, – сказал Олаф, и прозвучало это так, словно он восхищался исследовательскими способностями среднего Бодлера. А указатель, как вам, не сомневаюсь, известно, – это список всего, что содержится в книге, со ссылками на те места, где об этом можно прочитать.