Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается [книги 11-13] [сборник litres]

– Райт Ричард, – прочитал Клаус. – Непостижимый вопрос в романе «Родной сын», страница пятьсот восемьдесят один.

– Значит, на пятьсот восемьдесят первой странице, – объяснил Граф Олаф, что было совершенно излишне, а это здесь означает «Не было нужно никому из находившихся в коридоре».

Клаус поспешно пролистал книгу до нужной страницы и быстро ее просмотрел, поблескивая глазами из-под очков.

– Нашел, – сказал он вполголоса. – И правда очень интересный вопрос.

– Интересный-шминтересный! – завопил Граф Олаф. – А ну печатай!

Клаус улыбнулся и забарабанил по клавишам. Его сестры подошли поближе, и каждая положила руку брату на плечо.

– А почему? – спросила Солнышко.

– Солнышко права, – кивнула Вайолет. – Почему ты решил пустить Графа Олафа в прачечную?

Средний Бодлер напечатал последнее слово – это было слово «Н-Е-Б-О-С-К-Р-Е-Б-Ы» – и посмотрел на сестер.

– Так ведь сахарницы там нет, – сказал он и распахнул дверь.

– Чего? – заорал Олаф. – Как это нет? Есть!

– К сожалению, Олаф прав, – сказала судья Штраус. – Вы же слышали, что сказал Дьюи. Когда ворон подобьют из гарпунного ружья, они упадут на липучку для птиц и уронят сахарницу в трубу…

– Якобы, – хитро усмехнулся Клаус.

– Хватит городить чушь! – закричал Граф Олаф, потрясая гарпунным ружьем, и зашагал в прачечную.

Однако почти сразу же стало ясно, что средний Бодлер говорил правду. Прачечная отеля «Развязка» была очень маленькая, и помещалось в ней всего лишь несколько стиральных и сушильных машин, груды грязного постельного белья и несколько пластмассовых бутылок, в которых, по всей видимости, хранилось некоторое количество крайне горючих химикалий, как и говорил Дьюи. В углу, под потолком, виднелась толстая металлическая труба, по которой пар из машин выходил наружу, но не было никаких признаков того, что сахарница попала в эту металлическую трубу и вывалилась на деревянный пол прачечной. Граф Олаф с хриплым яростным ревом принялся открывать и тут же захлопывать дверцы стиральных и сушильных машин, а потом подхватил груду грязного постельного белья и раскидал ее по полу.

– Где она? – прорычал он, и из свирепо перекошенного рта полетели брызги слюны. – Где сахарница?!

– Тайна, – ответил Клаус. – Тайна, которую Дьюи Денуман унес в могилу.

Граф Олаф развернулся лицом к бодлеровским сиротам, которым никогда еще не доводилось видеть его таким страшным. Никогда еще не сверкали так ярко его глаза, и никогда еще улыбка его не была такой извращенной – здесь это слово означает «Отмеченной столь сильной жаждой зла, что это казалось нездоровым». И при этом лицо его напоминало лицо Дьюи Денумана, когда он тонул, словно злоба негодяя причиняла ему самому ужасную боль.

– Он будет не последним волонтером, которому суждено погибнуть сегодня, – произнес Граф Олаф кошмарным шепотом. – Я уничтожу в этом отеле всех до единого, и плевать мне на сахарницу. Я выпущу медузообразный мицелий, и все разом, и волонтеры, и негодяи, испустят дух в страшных мучениях. Союзники подводили меня не реже, чем враги, и мне не терпится от них избавиться. А тогда я столкну с крыши лодку и уплыву вместе с…

– Лодку с крыши сталкивать нельзя, – сказала Вайолет. – Она разобьется из-за силы тяжести.

– Кажется, пора вносить силу тяжести в список моих врагов, – пробормотал Олаф.

– Я сниму вам лодку с крыши, – спокойно продолжала Вайолет, и брат с сестрой уставились на нее в ужасе. Судья Штраус поглядела на нее в изумлении. Даже Граф Олаф казался несколько озадаченным.

– Правда? – спросил он.

– Конечно, – сказала Вайолет. – Все идет именно так, как вы говорили, Граф Олаф. Благородные люди подвели нас все как один. У нас нет причин не помочь вам сбежать.

– Вайолет! – воскликнули Клаус и Солнышко, охваченные одним ужасом на двоих.

– Не надо! – воскликнула судья Штраус, которой пришлось переживать свое изумление в одиночку.

Граф Олаф все еще выглядел несколько озадаченным, однако лишь поглядел на старшую Бодлер и пожал плечами.

– Ладно, – сказал он. – И что тебе для этого нужно?

– Несколько грязных простыней, – сказала Вайолет. – Я свяжу их вместе и сделаю парашютный тормоз, как в Мертвых горах, когда я остановила летевший с горы фургон.

– Мне всегда было интересно, как тебе это удалось, – сказал Олаф, и прозвучало это так, словно он восхищался изобретательскими способностями старшей Бодлер.

Вайолет вошла в прачечную и подобрала с пола несколько простыней, стараясь выбрать почище.