Владимир Грусланов - Дорогие реликвии

— Да, — сказал я, — такой вещи место, действительно, в музее. Дивный портрет…

— Конечно, — согласился Григорий Александрович. — Тем более что это портрет Натальи Потоцкой, чье имя, быть может, вам и ни о чем не говорит, но тем не менее…

— Натальи Потоцкой! — вырвалось невольно у меня. — Да вы понимаете, что у вас в руках? Историкам не известны ее изображения. Лишь по описаниям мы знаем, как красива была эта молодая женщина… Декабрист Лунин писал о ней, вспоминая ее в Сибири, на каторге: "…двойной блеск юности и красоты…" Он любил ее…

В этот момент мне даже не пришло в голову, какой удивительный случай свел меня с этим человеком. Не купи я этот старинный альбом, не присядь я на скамью разглядывать его, не проходи мимо этот человек, я никогда, возможно, не увидел бы портрета…

— Так вот какая была она, — пробормотал я, — Наталья Потоцкая. И что же за гербы на рамке?

— Справа — Потоцкий, — отвечал Григорий Александрович. — Слева, я думаю, польского магната Сангушко, за которого в тысяча восемьсот двадцать девятом году Наталья Потоцкая вышла замуж. Умерла она год спустя…

— В те годы Михаил Лунин был уже в Сибири и ничего не знал обо всем этом…

— Может быть, узнал, но гораздо позднее, — сказал Григорий Александрович. — Дело в том, что после смерти жены Сангушко участвовал в Польском восстании тысяча восемьсот тридцатого — тысяча восемьсот тридцать первого года. Был арестован и пошел в кандалах в Сибирь, в те самые места, где томился Лунин…

— Откуда вы все это знаете? — спросил я.

— Я дальний потомок Потоцких, — отвечал Григорий Александрович.

Мы помолчали. Я снова взял в руки портрет Натальи Потоцкой и долго всматривался в лицо удивительной прелести.

— Простите, — сказал я, — пока вы не передали портрет музею, не могли бы вы позволить мне сделать с него фотографию?

— Пожалуй, — сказал Григорий Александрович. — Я вижу, что вы серьезно всем этим интересуетесь. Я мог бы вам показать и письма, и бумаги из архива Потоцких. Они у меня в гостинице. Где и как вы могли бы сделать фотокопию?

— Если удобно, — сказал я, — то можно у меня дома. У меня есть фотоаппарат. Иногда я переснимаю необходимые мне для работы документы, рисунки, страницы старинных книг.

— Где вы живете? — спросил Григорий Александрович.

— Не так далеко отсюда… На бывшей Пантелеймоновской улице, ныне улице Пестеля.

— А, знаю… Там, где храм в память Гангутской победы двадцать седьмого июля тысяча семьсот четырнадцатого года…

— Сразу можно узнать настоящего старого петербуржца, — сказал я.

Мы условились о времени, когда Григорий Александрович навестит меня, и расстались.

На следующий день в условленный час я поджидал Григория Александровича на улице, возле дома. Время шло. Более двух часов простоял я у ворот, всматриваясь в лица проходящих мужчин… Что могло случиться? Ведь я не знал даже названия гостиницы, где остановился Григорий Александрович… А может, он передумал и решил отказать мне в моей просьбе? Все могло быть.

Весь день я был в подавленном состоянии. Неужели я больше никогда не увижу портрет?

Прошел и второй день. Наступил третий. Встал я как обычно рано. Позвонил на работу, предупредив, что приду с запозданием или вовсе не явлюсь по неотложным обстоятельствам. В девять утра вышел на улицу. Снова внимательно вглядывался в лица прохожих. Поднялся к себе на седьмой этаж, позавтракал. Узнал у соседей, не спрашивали ли меня? Вновь спустился на улицу. Простоял там до двух часов дня. Решил больше не выходить.

И вдруг около трех часов раздался звонок в квартиру. Я быстро подошел к двери и, открыв ее, увидел перед собой Григория Александровича. Трудно описать, как я обрадовался! Григорий Александрович извинился, что не мог прийти: "Прихворнул, знаете ли… Сердце сдает…" Он положил на стол объемистый пакет и принялся с увлечением просматривать и перебирать книги моей библиотеки, поражаясь подбору изданий, посвященных деятельности декабристов. Узнав, что я мечтаю о создании музея в Тульчине, он спросил, известно ли мне, что неподалеку от Тульчина были поместья Потоцких.

— Здесь, в пакете, — переписка, относящаяся именно к этим поместьям… Девятнадцатый век… Бумаги на польском, русском и французском языках. Чертежи на постройку дворца Потоцких. Деловые документы. Для вас много любопытного…

Мы принялись рассматривать отлично сохранившиеся письма, написанные разными почерками, на белой, голубой и розовой бумаге.