Юрий Яковлев - Дорога в Сокольники

Верочка подняла руку, которую до этого момента держала за спиной, — в ней были зажаты желтые, тонкие, как макаронины, церковные свечи.

— Вы просто молодчина, Верочка! — воскликнула Надежда Константиновна. — Вот увидите, как обрадуется Владимир Ильич елке с настоящими свечками. Запах хвои и топленого воска всегда напоминает ему детство, старый дом в Симбирске.

— А наши дети никогда не справляли елку, — заметила Верочка.

И вдруг, что-то вспомнив, сказала:

— Знаете, в Москве-то демонстрация.

— Демонстрация? — Надежда Константиновна удивленно посмотрела на девушку. — Какая демонстрация?

— В Германии убили каких-то коммунистов… Его зовут Карл, а ее…

— Роза?

Надежда Константиновна тяжело опустилась на длинную скамью и долго молчала…

— Они были нашими товарищами, — тихо сказала Крупская. — Товарищами по борьбе.

— Товарищи! Сегодня в Берлине буржуазия ликует — им удалось убить Карла Либкнехта и Розу Люксембург!

Ленин стоял на балконе Московского Совета. Ильич уперся руками в перила и весь подался вперед, словно хотел приблизиться к людям, пришедшим на митинг.

Снег слепил глаза, порывистый ветер стеснял дыхание, и голос звучал глухо.

Внизу, над морем шапок, платков, папах, алели знамена. На транспарантах, написанных торопливо и потому неровно, белым на красном выделялись слова: «Кровью и железом не убить волю пролетариата», «Вы жили героями — умерли мучениками!»

Владимир Ильич старался говорить громче, чтобы его слышали как можно больше людей, и все перегибался через перила балкона. А в конце речи сделал глубокий вдох и, сжав руку в кулак, выкрикнул:

— Смерть палачам!

И многотысячная толпа, как могучее эхо, усилила и повторила:

— Смерть палачам!

Духовой оркестр заиграл «Интернационал». Демонстрация двинулась дальше по Тверской. А Ленин долго стоял на балконе и махал рукой, словно провожал уходящих в бой.

Питомцы лесной школы хорошо помнили обещание Владимира Ильича приехать к ним на елку. И ближе к вечеру начали расспрашивать взрослых:

— Он приедет? Он не забыл? Когда же приедет дедушка Ленин?

И взрослые терпеливо отвечали:

— Помнит. Не забыл. Приедет.

Впрочем, взрослые сами тревожно ждали того часа, когда в белой дали просека послышится звук клаксона и между заснеженными деревьями покажется большой темный автомобиль.

Как хорошо был знаком обитателям лесной школы этот автомобиль! Каждый раз, когда Владимир Ильич приезжал сюда, встречающие его дети вскакивали на длинную подножку, забирались на бархатные сиденья бывшего царского автомобиля, и с разрешения дедушки Ленина товарищ Гиль, человек сухой и строгий, катал их по Сокольническому парку.

Очередь соблюдалась строго: тот, кто катался в прошлый раз, никогда не садился в автомобиль, а стоял, с завистью поглядывая на счастливцев.

Сегодняшний день был метельным. Деревья покрылись шапками снега, и все пути-дороги были заметены. Но дети поджидали Ильича на улице, хотя мороз уже начал пощипывать носы и подбородки.

— Верочка, мы совершенно забыли про свечи, — сказала Надежда Константиновна юной воспитательнице, — а Владимир Ильич уже скоро приедет. Звонила Маняша. Они там достали для меня молоко. Ну зачем оно мне! Ладно, сварим детям их любимый молочный кисель.

Верочка принесла табуретку. Поставила ее под елку, и они принялись за дело. Надежда Константиновна подавала свечи, девушка ловкими пальцами прикрепляла их к тяжелым ветвям.

В зале затопили печь. Весело потрескивали поленья. Елка наконец оттаяла, и от нее повеяло ни с чем не сравнимым ароматом хвои.

Стемнело. В доме зажгли огни. Детей, несмотря на протесты: «Мы еще подождем! Еще немножко!» — привели в дом, и теперь они на втором этаже пели, готовились к празднику.

Несколько раз Владимир Ильич порывался встать из-за стола, но его удерживали телефонные звонки. Телефонная связь работала с перебоями, с треском, голоса хрипели, словно вся огромная страна была простужена.

Когда Ильич последний раз положил трубку, на часах было уже полшестого.

Он решительно вышел в приемную. Надел пальто — каракулевый воротник шалькой, шапку-ушанку. Лидия Александровна протянула ему кашне, иначе бы он наверняка забыл его.