Юрий Яковлев - Тяжелая кровь

Юрий Яковлевич ЯКОВЛЕВ

Тяжелая кровь

У нас с сыном глаза серые, с едва заметными крапинками. В ясный летний день от травы и листьев крапинки становятся заметнее и глаза зеленеют. В пасмурные дни глаза серые - крапинки пропадают совсем. У сына припухшие веки, а ресницы редкие, острые, как обойные гвоздики. Смотрит он исподлобья, потому что у него привычка слегка наклонять голову вперед, как бы желая коснуться подбородком ямочки между ключиц.

Глаза сына смотрят на меня, хотя самого его давно нет рядом. И вот уже сколько лет я всматриваюсь в них, хочу прочесть ответ на вопрос, мучающий меня всю жизнь, начиная с того далекого страшного дня.

В отличие от других дней моей жизни этот не затерялся во времени, не отстал в дороге - он всегда рядом, как вчерашний день. Его краски четко стоят у меня перед глазами. Звуки не замерли. Каждое слово, крик, выстрел, шелест травы, хруст гравия под сапогами, трель какой-то маленькой пичуги звучат во мне. Этот день неизмеримо больше всех остальных, он стоит за моей спиной, прирос к моей спине, как тяжелый уродливый горб. Я чувствую его, как свои руки, лицо, плечи, грудь. Он болит. И снова - в который раз! - я напряженно всматриваюсь в глаза сына и силюсь прочесть, что застыло в них: горькое недоумение или понимание, упрек или прощение? Я подхожу к зеркалу - глаза сына смотрят на меня виновато, хотя они ни в чем не виноваты. Постойте! Это не его глаза. Это мои. Это они смотрят виновато. Я надеялась увидеть его глаза, а увидела свои собственные...

Когда я возвращаюсь в тот день, меня оглушает звенящий визг лесопилки. Лесопилка работала у нас в городе и до прихода фашистов. Но мы не замечали ее, привыкли к ней, как к дробной поступи проходящих поездов. Когда звуки мирного города умолкали, визг лесопилки обнажался. Казалось, немцы только и делали, что пилили.

Сперва мой сын говорил:

- Лесопилка не дает мне спать.

Потом он стал говорить:

- Лесопилка не дает мне жить.

Она не давала ему жить, хотя он работал на этой лесопилке и получал за это хлеб.

И еще появилось совершенно новое гадливое ощущение, которое возникло при встрече с гитлеровцами. Что-то среднее между отвращением и страхом. Оно проходило по телу тупой, знобящей волной, как бывает, когда ненароком наступишь на змею.

Однажды мой сын вернулся с работы и сказал:

- Неужели так будет всю жизнь?

Я сказала:

- Когда кончится война, все будет по-прежнему.

Он покраснел и еле сдержал свое раздражение.

- Когда кончится война?! Ведь бывали в истории столетние войны. Было татарское иго - триста лет! Так, мама, и жизни не хватит ждать, пока она кончится.

Через несколько дней он сказал:

- Так невозможно жить. Мы совсем не приспособлены к такой жизни... Меня сегодня толкнул солдат. Я сжал кулаки и так побледнел, что он испугался. Он подумал, что я на него брошусь, и сорвал с плеча винтовку.

Рассказ сына очень встревожил меня. Я сказала:

- Будь осторожен, сынок. Там, где наготове оружие, надо быть осторожным.

- Знаешь, мама, - сказал он, - я боюсь, что в другой раз не смогу сдержаться. Видимо, помимо обычной воли, у человека есть высшая, которая не слушается ни страха, ни разума.

- Надо сдерживаться, чтоб жить.

- Так жить не хочется. Неужели ты этого не понимаешь, мама?

Я промолчала. Я все понимала, но не хотела разжигать того огня, который мог сжечь его самого.

Однажды мы шли с ним по городу. У базара на длинной скамейке сидело человек пятнадцать солдат. Вытянув ноги, они грелись на солнышке и перебрасывались словечками. Когда мы проходили мимо, гитлеровцы бесстыдно уставились на меня. Я почувствовала на себе липкое прикосновение их взглядов. Сына передернуло. Он сильно сжал мою руку и долго шел молча. Потом спросил:

- Мама, ты могла бы убить человека?

- Господь с тобой! - Я испуганно посмотрела на сына. Его спокойствие испугало меня. И я спросила: - А ты мог бы?

Он ответил:

- Нет! Человека нет, но фашиста...

В нем что-то созревало. Проходила какая-то скрытая работа. Что-то погибало, что-то рождалось. Он готовил себя к страшному и неизбежному.

- Я прошу тебя, мой мальчик... Освободись от этого.

Он опустил голову.

- Ты не знаешь еще, что такое опьянение кровью, - продолжала я. Вокруг слишком много легкой крови.

- Что такое легкая кровь? - спросил он.

- Безнаказанная... Сперва человек страшится ее. Потом становится к ней равнодушным. Потом входит в раж и начинает пьянеть от крови.