Олег Сенцов - Жизня

Макар, пока был еще ничего, в более-менее кондиционном виде, успел пару раз поджениться. Дамы, конечно, были еще те, но зато хорошие собутыльницы. Что-то там говорили про умершего малолетнего ребенка, но я особо не в курсе. Макар же потихоньку спивался и опускался. Невесты, даже самые распоследние, на него уже не зарились. Он где-то пытался подрабатывать — у матери деньги были далеко не всегда, а в долг уже никто не давал. Однажды зимней ночью, где-то — не у нас в деревне, а, кажись, в городе — по пьяни замерз и отморозил себе ноги. В больнице из‑за начавшейся гангрены ему отрезали их по колени. Долго не выписывали, потом долго никто не мог его перевезти, потом он лежал дома. Но, в конце концов, Макар вышел и начал ковылять по улице на своих заживших культяпках. Пенсию по инвалидности он оформить не мог, так как с той поры все никак не мог получить паспорта, но перестал сильно пить.

Я хоть и нечасто бывал тогда в деревне, но мы однажды встретились. У меня к тому времени, как назло, была уже хорошая машина, но проезжать на ней по деревне и видеть озлобленные лица некоторых односельчан, считающих, что я украл ее лично у них, было не очень приятно. А тут еще я встретил Макара. Он весьма бодро переваливался по улице, а я ехал ему навстречу. Я остановился, он подошел, окно было открыто. Макар оперся о дверцу и мы поздоровались. Я, сидящий в машине, и он, стоящий на своих полуногах, — наши лица оказались на одном уровне. Меня это сильно поразило, и я не знал, о чем говорить. Макар закурил, сказал что-то доброжелательное, и мы сразу замолчали. Он щурился на летнем солнце, и нам нечего было сказать друг другу — как тогда, на вокзале, или еще раньше, у забора. Мы постояли так немного, потом я поехал, а он пошел своей новой, раскачивающейся и «купированной», походкой.

Но окончательно Макар пить не перестал, и ближе к зиме он снова где-то заснул на улице пьяный, замерз и умер. Не знаю, горевала ли тетя Катя, меня тогда не было, но лицо ее особо не изменилось — на него уже давно было страшно смотреть — разве что стало еще чернее.

Подросла и, едва закончив девятый класс, уехала от своей бабки и последняя внучка. Валерка со Светкой, считай, уже не приезжали. Прошло несколько лет — и баба Катя тоже умерла. Прибежала соседка и сказала, что тете Кате плохо. Пришли смотреть, и сразу стало понятно, что ей не плохо — ей уже все равно.

Их дом стоит теперь пустой и разбитый, огород зарос, деревья засохли, вода и свет давно отрезаны. В доме пыталась жить какая-то семья, но внутри так уже все сгнило, что восстановить нет никакой возможности, и денег, как всегда, нет, — они и ушли. Говорят, что Валерка хочет из города вернуться, но не верится мне в это, да и жить в доме уже нельзя.

А забор — на месте, и прогнутая сетка — на месте, вот только перелезать не к кому.