Олег Сенцов - Жизня

Я хочу, чтобы меня сожгли. В пепел. И пепел развеяли. Над морем. Лучше летом, если я, конечно, умру летом. Только вейте с наветренной стороны борта, чтобы пепел отнесло в море, а не рассеяло по палубе, и чтобы какой-нибудь особо языкатый и наглый, в деда, внучек не прокомментировал выметание моих останков фразой: «С этим старым всегда было много хлопот!».

И пусть дует ветер, и унесет прах в море. Но если будет дождь, то тоже ничего — все скажут: «Вот, человека хорошего хороним, раз дождь идет». Не хороним — сеем, то есть веем, товарищи!

А если будет дождь и пепел немного прилипнет к урне, то тоже ничего. Правда, все тот же нахальный внук заглянет в урну, увидит там немного прилипшего праха и скажет: «Да, дедушка все еще цепляется за края жизни!». Но это ничего, вы ее тоже — в море. Чтобы не осталось. Ничего не осталось. Только память. И дела. И друзья. И вы. И тогда я всегда буду с вами.

У меня была бабушка, и я ее не любил. Так бывает.

Бывает еще, что ты рождаешься женщиной, живешь в маленькой деревне, всю жизнь работаешь, из четырех твоих детей выживает только один, муж, в конце концов, уходит к другой — и ты остаешься одна. Правда, еще не совсем одна — с ребенком.

Ребенок потом вырастает, уезжает учиться, потом в армию, потом женится — и уезжает жить далеко-далеко, уже навсегда. И тогда ты остаешься совсем одна. Я не представляю, как это, и мне совсем не хочется это представлять.

Сын приезжает очень редко, привозит внука или внучку. Но они гостят недолго и неохотно. Потом тебе становится за семьдесят, сын приезжает в последний раз, вы продаете этот старый деревянный дом — и ты переезжаешь жить к нему, далеко-далеко, в каменный дом. В нем уже живут, кроме сына, внук с внучкой и жена сына. Они все тебе не рады. Но никто не обижает, терпят, — это называется «досматривать родителей».

Комната отдельная, новая, вещи в ней все старые, перевезенные из деревянного дома. Комната вскоре пропиталась и запахла старостью. Пенсию приносят исправно, никто ее у тебя не забирает и даже не просит, ее можно потратить на что вздумается. Вздумывается обычно в магазин, иногда часть отдать жене сына — денег всегда во всех семьях не хватает, и эта семья не исключение. Остальное — на книжку, так положено. Ты это делаешь, и семья, в которой ты живешь, это делает. Так надо, так надежнее.

Через день приносят газетки, их можно почитать. Иногда зовут смотреть телевизор в общую комнату. Кушать зовут регулярно. По субботам баня и «Вам ничего не надо постирать?». По вечерам можно молиться, стоя на коленях в старой ночнушке. Ночью — мочиться в литровую банку (ходить на улицу в туалет — темно и холодно).

Еще можно писать письма — таким же бабушкам, но далеко-далеко — и иногда получать ответы. С годами писем отправлялось и получалось все меньше и меньше.

Все эти занятия занимают немного времени. Остальное время можно сидеть в своей комнате у окошка и смотреть в него. Все видно: кто пришел, кто ушел, кто подходил к калитке с той стороны, кто выходил с этой, кто прошел по улице, кто проехал. Улицу, правда, видно плохо, калитку лучше, но зато окно большое, со шторами. За ними можно иногда прятаться, чтобы не видели, что ты за всеми смотришь.

И так двенадцать лет. Итак, двенадцать лет… Двенадцать лет бабушка прожила со мной в одном доме. Что я знал о ней? Ничего. Она обо мне? Еще меньше. Разговаривали ли мы с ней? Да. О чем? Ни о чем. Она приставала иногда со своими старческими разговорами, а они мне были ни к чему — и я уходил от них, или просто уходил. Она была не очень умной, немного противной, довольно толстой и старой, и я ее не любил. Любила ли она меня? Не знаю. Тогда я об этом не думал, я был молодой, щуплый, местами умный и немного воспитанный, поэтому я не обижал ее, но терпел. И потихоньку посмеивался. В этой семье все над нею посмеивались и часто раздражались — по поводу и без. Она особо не страдала, но и счастливой не была.

Внучка вышла замуж, стала жить отдельно, вскоре у нее появился ребенок — правнук. Внучка с мужем жили недалеко и часто приходили в гости с коляской, в которой был ребенок. Ребенок был еще очень маленький и поэтому постоянно спал, но бабушка все равно выносила из своей комнаты табурет и быстро всаживалась рядом с коляской — это называлось «смотреть за внуками». Потом ребенок подрос, и за ним смотрела уже жена сына, которую шутя и в связи с новым ее статусом тоже стали называть бабушкой. А старой бабушке правнука не поручали, ей вообще мало что поручали в этом доме — вдруг что-то не так сделает и жене сына это не понравится. Но бабушка все равно что-то да умудрялась сделать — и, конечно же, неправильно, и, конечно же, жене сына это не нравилось.