Юрий Вебер - Профиль невидимки

Новая схема, выписанная чернилами. Краткая приписка вкось карандашом: «Не подтвердилось».

И во всех записях - подчеркивания чернилами другого цвета, пометки на полях. Это Александр Иванович выделяет главное, анализирует.

Черный лакированный ящик с блестящими кнопками и переводной рукояткой неизменно присутствовал при всех опытах. Лабораторный генератор, от которого можно получать любое напряжение, менять его, набирая как бы целый сгусток искажений, и все это посылать в макет. Они доводили удары до высшего предела: пятнадцать процентов, пятнадцать процентов… Сколько же из них прорывается сквозь сеть электронных заграждений? Несчастная змейка на экране осциллографа извивалась, металась, как в агонии.

Спустя две недели удалось снизить всего лишь до восьми процентов. Две недели неутомимой борьбы за один только процент. Каждый раз неизвестно, что ожидает. В таком приборе нет еще ничего проверенного, ничего твердо установленного, что можно бы было использовать наверняка. Хотя бы вот этот феррорезонансный стабилизатор. Маленькая коричневая коробочка, которая обычно так хорошо помогает в защите от искажений. Но в соседстве с необычайно чувствительными органами прибора она просто впадает в безумие.

Запись в журнале: «Стабилизатор укреплен вертикально. На осциллографе - волны, смещенные вправо».

Другая запись: «Стабилизатор поставлен вверх ногами. На осциллографе - волны, смещенные влево».

Еще запись: «Укреплен лежа, на широком боку. Змейка выбрасывает пики».

Еще дальше: «Укреплен на узком боку. Пики сглаживаются»...

Знаки вопросов и восклицаний толпой обступают записи. Что происходит с маленьким стабилизатором? Он издевается над ними, что ли?

Настроение в комнате окончательно портится. Даже Мила забывает свои переговоры вслух с аппаратами и монтажными деталями.

Александр Иванович не проявлял ни уныния, ни растерянности. Не должен был проявлять. Но в такие дни ему почему-то все время попадались на глаза разные пустяки. Почему разбросаны инструменты? Споткнуться можно! Опять кто-то накурил в комнате! (Не глядя на Марка.) Все ему было как-то не так.

- Мы об этом, кажется, уже говорили, - неизменно замечал он, если его кто-нибудь зря переспрашивал.

Он ходил сосредоточенный, колкий, словно сам наэлектризованный напряжением поисков и борьбы.

В один из таких вот дней на столе лаборатории резко прогудел звонок внутреннего телефона.

- Боярова в дирекцию! - отчеканила трубка с той великолепной определенностью, какая пленяет нас всегда при изображении, ну, скажем, командного пункта дивизии.

Александр Иванович поспешил в дирекцию, в центральный корпус, где на третьем этаже в обширной приемной справа и слева два больших глубоких, как шкафы, тамбура хранят солидную тишину. Там, за ними, - кабинеты директора и его заместителя.

Так вот в чем дело… Институт выполнял важное задание: разработка специальной аппаратуры для одной из строящихся крупнейших гидростанций. Задание по утвержденной программе, по спущенным планам. Лаборатория номер шесть также имела по этим планам свое задание, и в комнате у Боярова приходилось все время распределять усилия между прибором и основной работой. И, конечно, всегда в ущерб прибору. Он-то был посторонним гостем. Теперь же положение обострялось. График плановых работ жестко сокращался. Темпы, тем-пы! Все подчинить скорейшему выполнению программы. Лаборатории срочно надлежит…

А как же с прибором для исследования гребешков? С прибором, в который уже столько вложено сил и труда, с которым еще столько нерешенного там, в лаборатории! Неужели так все и оставить, бросить на ходу?

Никто не сказал, что нужно бросить, что работа над прибором прекращается. Есть же указание: «Оказать помощь заводу»…

«Оказать помощь» - как это понимать? И каждый понимал по-своему. Оказать помощь - значит оказать помощь. Но это не значит, что работу над прибором надо включать в план. Об этом же ничего не сказано. Значит, можно и не включать. Ну, а если работы, идущие по плану, начнут вытеснять работу над прибором, кто же виноват? И какой вес могли иметь тут деликатные протесты научного сотрудника Боярова? Да и вообще говоря, когда человек проявляет в чем-то слишком большую заинтересованность, личную заинтересованность, не есть ли тут что-то, а?

…В настороженно-неловкой позе на кончике кресла сидит Александр Иванович в другом кабинете, у заместителя директора по научной части, и ждет: может быть, он найдет способ как-нибудь помочь? Заместитель директора смотрит на него из-за своего стола добрым, сочувственным взглядом. Он понимает его положение, но что же можно сделать? План есть план.