Юрий Вебер - Разгаданный секрет

На третьей неделе бесплодных поисков вдруг наметился какой-то сдвиг с мертвой точки. Робкий, едва ощутимый. Они изменили немного дозу смазки, и световая волна на поверочных стеклах стала не очень уверенно, но все-таки отмечать выигрыш в две - три сотых микрона.

Семенов поставил в тетрадке только две сотых: для верности. Можно считать, до цели остается одиннадцать. Только одиннадцать шажков в сотую долю микрона.

Но чем дальше, тем двигаться труднее - слишком уж тонкая началась материя. «Хоть на молекулы считай!» - едко усмехался Ватутин.

Но нельзя останавливаться. Надо двигаться вперед, во чтобы то ни стало вперед, к цели, пока хоть что-то самое малое удалось опять нащупать и пока это малое не ускользнуло.

Сама природа будто восстала против них, стремясь сорвать опыты. В тетрадке беспрерывная запись: «Наружная температура +32°, +33°». И так каждый день в самые решающие недели. Атмосфера в комнате становилась такой, что и плитки и приборы, чувствительные к температуре, начинали фальшивить. А какой же может быть тогда разговор о сотых долях микрона!

Приостановить опыты? Но тогда все пойдет насмарку н все придется потом начинать сначала.

Семенов и Ватутин ходили в палатки, торгующие мороженым, просили уступить им кусочки сухого льда. А затем спешили на завод и раскладывали их по комнате, вокруг станка. Маленькие дымящиеся айсберги хоть на короткие часы насыщали воздух легкой, прозрачной свежестью. Точность опытов в самые решающие дни была спасена.

Испытание продолжалось.

«27 августа. Новый способ перекладывания плиток. Через двадцать ходов плитки перекладываются в другие гнезда через одну. Точность - 0,18».

До цели остается всего шесть сотых.

«2 сентября. Новый способ перекладывания. Точность - 0,16».

Остается четыре сотых. Четыре сотых микрона! Еще усилие…

Семенов чувствует: наступает предел. Каждый нерв натянут, как струна. Струна может лопнуть. Но он думает не о себе, он думает о товарище: как Ватутин? Дотянет ли? Выдержит ли напряжение бесконечной мелкой ловли невидимых частиц?

Алексей крепится, молчит, но все чаще снимает очки и, болезненно щурясь, протирает их подолгу платочком, будто этим хочет восстановить уставшее зрение. В ответ на беспокойный взгляд Семенова он тихо говорит осипшим голосом:

- Попробуем еще раз, - и снова утыкается в станок.

…На третий месяц испытаний дверь угловой комнаты однажды широко распахнулась, и Дмитрий Семенов быстрым шагом прошел к начальнику цеха. Тотчас вместе с ним протопал обратно Михаил Пахомович. Туда же, в комнату, проследовал чуть шаркающей походкой и старый Кушников.

- Ноль десять… - смог только произнести дрогнувшим голосом Дмитрий Семенов, когда все остановились перед станком.

Ноль десять! И все невольно теснее подступили к станку, где на открытом столе лежали готовенькие плитки.

Это уже третья партия, которую снимает сегодня Ватутин, и во всех трех партиях большинство плиток таких, что об этом кричит, поет сама запись в тетради: «…Точность обработки- 0,11 микрона». «…Точность обработки- 0,10 микрона».

В комнате стало тихо, очень тихо. Все стоящие здесь понимают без слов, что это значит. На станке освоена окончательная доводка. Станок показывал высшую точность- 0,10! Точнее, чем рука. Станок Семенова победил.

Великая минута для изобретателя. Десять лет исканий, десять лет надежд и мук, десять лет борьбы за свою мечту… И вот она, осуществленная мечта! Полностью, бесповоротно.

А что же сам изобретатель? Как встречает свою великую минуту?

Семенов стоял, чуть опираясь рукой на станок, выслушивал поздравления и похвалы товарищей. Слабая, рассеянная улыбка играла на его осунувшемся лице.

Вдруг он провел ладонью по щеке и, подмигнув Ватутину, заметил:

- Кажется, не мешает побриться.

Он подошел к окну, раздвинул шторы. Светлый луч скользнул в комнату и, упав на зеркало маленькой плитки, отразился веселым зайчиком.

1952 год

На завод приехали китайские делегаты. Члены промышленных комитетов, мастера, рабочие. Люди Народного Китая!

В скромных синих куртках военного покроя китайские гости выглядели почти по-солдатски, с солдатской решительностью на смуглых, обветренных лицах.

После всех жестоких битв им предстояло провести еще одну, труднейшую: построить на своей освобожденной, истерзанной и великой, как океан, земле новую жизнь. Счетная линейка и рабочий инструмент служили им теперь оружием.