Елена Верейская - Незабываемая ночь

Открыла мне девочка лет десяти. Я спросил, здесь ли живет Андрей Воронцов, а у самого сердце екнуло, — что услышу сейчас?

— Здесь, — говорит девочка, — только наших никого дома нет.

У меня отлегло от сердца. Жив! Я спросил, — а она кто такая?

— Сестра Андрея.

Ну, конечно же, это Соня! Она только что родилась, когда я уезжал из Сибири. Я сказал ей, что я друг Андрея с детства, и назвал себя.

— Володя Тарабанов?! — обрадовалась она. — Андрейка вас часто вспоминает. А он недавно ушел в «Тихую долину».

— В какую такую «Тихую долину»? — удивился я.

— А тут близко. Напротив за углом. — Соня посмотрела на меня и важно сказала: — Там штаб Красной Гвардии нашего района.

— Андрей в Красной Гвардии?!

— Конечно! — она сказала это таким тоном, точно иначе и быть не могло. Я представил себе Ирину, и меня кольнуло в сердце…

Я бежал туда почти бегом. Завернул за угол, прошел несколько шагов. Вижу — вывеска: «Трактир „Тихая долина“». Вхожу. Ну и «тихая»! Полно народу. Солдаты, рабочие; все в движении, шумно, накурено. Дверь в глубине то и дело открывается, люди входят, выходят, видно, — там и есть штаб. Я огляделся и сразу увидел Андрея в группе рабочих, в углу. Против Андрея стоял молодой парень со шрамом на лбу. Расставил ноги, заложил руки за спину и с усмешкой что-то говорит Андрею. Остальные молча слушают.

Я подошел ближе, встал за спиной Андрея. И слышу: он говорит парню со шрамом спокойно, веско:

— Выходит, Шаров, ты дисциплины не признаешь никакой? Так?

Парень ухмыльнулся.

— Толкуй! Меня с завода рекомендовали.

— Знаю, — говорит Андрей. — Но ошиблись. Говорят, ты предан революции. Может быть. Но в Красную Гвардию не годишься, — у нас железная дисциплина.

— Толкуй! Хватит, надисциплинировались, — сердито буркнул парень. — Это что же за революция?! Всех слушайся! Что ты мне за начальство! Хватит, наслушался мастера на заводе.

— Дурак ты, Шаров, — перебивает один из рабочих, — мы же не шайка, а боевая единица. Если мы все попрем дуром, кто во что горазд, нас же офицерье в два счета сомнет. Потому что у них дисциплина…

— Заладили: «дисциплина, дисциплина», — передразнил Шаров, — а на что мне студент-начальник сдался?

— Чудак ты, меня же партия назначила. Районный наш штаб. А там меня знают, — все так же спокойно сказал Андрей.

— Толкуй! Знают они тебя! — Шаров презрительно сплюнул на сторону. — А я, брат, буржуя нюхом за три версты чую.

Андрей и все рассмеялись.

— Как же, товарищи? Оставляем Шарова в десятке? — спросил Андрей.

Шумные протесты. Кто-то крикнул:

— Катись, Шаров, к анархистам, — там подойдешь!

— Ни к кому я не пойду! Я сам по себе! — буркнул Шаров.

— Ладно. Пошли, Шаров, в штаб, — сказал Андрей и кивнул головой в сторону двери, — пусть нам срочно тринадцатого вместо тебя выделят.

Я громко сказал:

— Возьми меня, Андрей!

Он оглянулся. И все тоже повернули головы.

— Володька, ты?! Откуда?! — Обрадовался очень, но ни о чем расспрашивать не стал. Только и было разговору:

— Ты как? По-прежнему с нами?

— Уже второй год в партии, — говорю.

— Винтовку знаешь?

— Хорошо знаю.

— Документы с собой?

— Конечно!

— Ну, пошли в штаб. Шаров, пошли!

По тому, как в штабе говорили с Андреем, как сразу поверили его отзыву обо мне, с какой легкостью заменили Шарова мною, я понял: Андрея знают, Андрея любят, он пользуется авторитетом.

Потом мы вдвоем сидели в какой-то боковой комнатушке, рассказывали друг другу о себе. Я узнал, что Андрей больше года воевал, потом тяжелое ранение в ногу, остался хромым, в армию не вернулся. Поступил в Технологический институт. И в армии, и в институте вел большевистскую пропаганду. А сейчас не до учебы. Формируется Красная Гвардия. Андрей назначен командиром «десятки». В десятке тринадцать человек. Четыре десятка — взвод, три взвода — дружина, три дружины — батальон. Дисциплина строжайшая.

Узнал, что командир нашего взвода — Дмитрий Сабинин — мой старый товарищ по гимназии, участник нашего марксистского кружка. Это обрадовало меня, — парень дельный, умный, смелый. Надо скорей повидаться с ним, узнать об остальных.

Андрей сказал мне:

— Ты вовремя подоспел! Восстание — это вопрос дней. Народ доведен до отчаяния. Голод, разруха. В Петрограде хлеба осталось на несколько дней, а Временное правительство ничего не предпринимает, чтобы взять его у тех, кто припрятал. Вести с фронта ужасные, солдат гонят в наступление, на верную смерть… Ленин требует: не медлить! Восстание должно начаться сразу во всех частях города по приказу Военно-революционного комитета.