Олег Шатков - Ни-чё себе!

— Ярошка, а может, казну в колодце спрятали? Яроха, ты где такую шишку набил?

— Папа, смотри, брюки порвал. Там что, колючки есть?

Глаза осваиваются. После темноты все вокруг — небо, зелень леса, чумазое лицо Ярошки, даже хмурые камни пещеры — кажется приветливым, солнечным, ярким.

— Ну, папа! Ну, пошли! — через вопрос дергает меня Ромка.

— Дай же отогреться!

Но хорошо отогреться не приходится — мои брюки могут остаться без карманов, и вскоре я повторяю пройденный путь, но с одним изменением: Ромку беру на руки. Волочащиеся по земле полы штормовки не позволяют ему уверенно передвигаться в подземных коридорах. Поднимая сына, замечаю, что ржавая железка перекочевала уже ему за пояс.

И вновь меня облапливает темнота, мы пробираемся, как слепые, вперед, слушаем разговор подземного ручейка, гадаем, что же там, за озером, и затем, как ошпаренные, выскакиваем в июльский день.

— Яроха! — с ходу выпаливает Ромка. — Там такая темнота! Ручеек песенку поет. Есть озеро, но мы там не были. А еще…

— Знаю, знаю, — снисходительно обрывает брата Ярослав. — Ты лучше скажи: казну нашел?

— Какую казну? — Ромка недоуменно хлопает глазами. — Да нет там никакой казны. А у тебя уже вторая шишка выросла.

— Ха! А у тебя тоже шишка и усы до ушей. Вот такие!

Ребята смеются. Я же обнаруживаю вдруг, что в пещере никто из мальчишек не вспомнил о сокровищах, не вытащил из-за пояса ржавую железку.

Мы собираемся уходить к озеру обедать. Можно было бы и здесь, конечно, но такими руками прикасаться к хлебу никак нельзя. Уходя, Ромка похлопывает ладошкой по скале и ласково говорит:

— Пещера.

— Что «пещера», — поперечничает Ярослав. — Во-первых — измазала, во-вторых — заморозила, в-третьих — шишек понаставила.

— Пещерочка, — не принимает тона брата, Ромка и вдруг останавливается, как вкопанный, дергает меня за руку и трагическим голосом извещает:

— Папа, смотри! Осквернили!

Я оглядываюсь: действительно.

— Чем писал? — спрашиваю Ярошку, заинтересовавшегося ни с того ни с сего обыкновенным муравьем.

— Чем, чем? Вот, — он достает из кармана белый кусок и, продолжая рассматривать ползущее насекомое, протягивает мне.

Я беру камень — обыкновенный известняк с карьера.

— Ничего, Ромка, это известняк. До первого дождика.

— А я приду и еще напишу! — Ярошка вскакивает, толкает Ромку и вдруг что есть силы вопит: — Казнокрад, казнокрад клад нашел и очень рад!

— Пап! — выставляется удивленно на меня Ромка.

— Ну это ты уж сам разбирайся.

— Ах, ты не такой, Ярошка! — взвизгивает Ромка, подпрыгивает, и через мгновение по лесной дороге мчатся друг за другом два пыльных облачка.

Я еще раз оглядываюсь на пещеру. На верхнем самом большом ее уступе крупными белыми буквами начертано: ПОЛЬЗА.

— Нет, больше я с этим парнем никуда не пойду! — Наташа в сердцах бросает хозяйственную сумку на табурет. — Он же позорит меня на каждом шагу!

— Что случилось?

— Ты лучше у своего сына спроси, — сердито кивает она на открытую входную дверь и кричит. — Ярослав! Уснул, что ли? Где не надо, так чересчур шустрый.

В дверях появляется Ярошка. Лицо угрюмое. Пальто расстегнуто, в одной руке — шарф, в другой — шапка, даже ботинки расшнурованы. Ясно, если бы было еще что расстегивать и снимать, подымался бы еще дольше.

— Что случилось, Ярослав?

— Что, что, — бурчит он. — Ничего не случилось. Бросил я эту копейку в кассу.

— Бросил! — вновь взрывается Наташа. — Надо же! Увидел, что я смотрю, вот и бросил. Крохобор несчастный!

— Обзывайся, обзывайся, — слезливо огрызается Ярошка. — А что? Что я такого делаю? Деньги валяются — надо подбирать. Вон дядя по телевизору говорил: «…не следует гнушаться».

— Вот видишь, не понимает. Не доходит. Ты давай с сыном разберись, — доносится уже из кухни голос Наташи.

Легко сказать «разберись». Как будто не разбирался. Толку-то что, когда сын себе в защитники выбрал такой авторитет. Я смотрю на телевизор. В мутном, холодном стекле экрана отражается Ярошкино лицо. Выпуклые глаза изображают напряжение и внимание. Сын готов выслушать меня, но я знаю, слова мои отскочат от его ушей, как от этого полированного ящика, набитого электроникой.

…Поначалу большого значения новому Ярошкиному увлечению мы не придали. Многие ребята деньги копят. Даже неплохо вроде — цену им в какой-то мере узнают. Я сам, помню, копилку имел. Однако у Ярошки увлечение переросло в страсть. Маленькую пластмассовую коробочку из-под конфет он вскоре заменил литровой банкой, на которую надел полиэтиленовую крышку с прорезью, и плотно обмотал крышку изоляционной лентой. Но и эта посудина показалась ему маловатой, и как-то я увидел на его полке трехлитровку. Крышка на ней была так же тщательно примотана, а на стенке банки красовались аккуратные нанесенные желтой масляной краской риски.