Олег Шатков - Ни-чё себе!

— Куда пошел?

— Куда-куда! Рыбачить.

Окончательно стряхиваю с себя сон, сажусь на кровати. Ярошка одет. Куртка наглухо застегнута на все пуговицы. Капюшон надвинут на глаза. На ногах сына сапоги.

— Ты куда это собрался?

— Я же сказал, на рыбалку.

Нащупываю на табуретке часы, зажигаю спички — пять минут четвертого.

— С ума сошел?

В шепот сына вплетаются яростные свистящие нотки.

— Ты что, забыл? Сам сегодня обещал рыбачить.

— Так сегодня только началось! Ночь же еще.

— Какая ночь? Какая ночь? Солнце скоро взойдет.

Скорое солнце и даже рассвет можно разглядеть только при ярошкином воображении. Обрываю яростные причитания:

— Тише! Ромку разбудишь.

Рядом на кровати посапывает Ромка. Не хватало еще, чтобы он напросился рыбачить. А Ярошку я вчера и в самом деле обещал отпустить пораньше рыбачить. Правда, я не ожидал, что это «рано» произойдет в три часа ночи. Ну, ничего, рыбак испытанный пусть попробует и в такую рань. Бреду к двери, чертыхаюсь с замком; щелчок — ив комнату нашей дачки врывается предрассветный шепот деревьев вместе с дурманящим запахом лесных и озерных испарений.

— Иди. Будешь переходить на плотик, сапоги сними — начерпаешь. Да осторожней…

Но Яроша уже далеко. В одной руке длинное удилище, в другой — трехлитровый бидон. В бидоне позвякивает банка с червями. Видимо, сын надеется на крупную рыбалку. Ни пуха!..

Снова ложусь. Редко-редко что-то хрустнет за дощатой стенкой домика. Иногда по крыше вдруг кто песочком быстро посыплет. Это пробегает мелкая пичужка — завтракает осевшими за ночь на крышу мошками. Под редкие предутренние шорохи я засыпаю.

…Просыпаюсь неожиданно. В комнате уже светло. Ромка спит. Яроши нет — зарыбачился сын. Должно быть, клев хороший. Надо пойти посмотреть. Накидываю штормовку и выхожу. Лес стоит умытый и радостный. Солнце уже сушит его верхушку. Птицы давно проснулись и с деловым писком шныряют между деревьями и дачными домиками. Около крыльца тоненькая черная колеблющаяся дорожка — идут на работу муравьи. Утро в разгаре, но пустынно. Впереди меня лишь две торопливые фигуры в брезентовых плащах, в руках — удочки, весла. Переругиваются, ищут виноватого. Проспали горе-рыбаки. Кто же в седьмом часу на рыбалку ходит?!

Вот и озеро, тихое, гладкое, как только что залитый каток. Там и сям застыли черные семечки лодок. Пахнет свежевыстиранным бельем — целую ночь озеро жулькало свои волны и теперь гладко расстелило сушиться. Резкие крики вспарывают тишину. Над камышами снуют чайки. Там наш плотик. Вчера целый день его мастерили. Весенние ветры прибили к камышам доски и бревна, из них мы и соорудили небольшой настил, а на нем поставили для удобства скамейку.

Над камышами торчит удилище.

— Яроша.

Молчание.

— Ярошка!

Никто не отвечает. Только чайки снуют, кричат. Я засучиваю брюки, вступаю в парную воду, огибаю камыши и останавливаюсь: на узенькой скамеечке, подобрав коленки под себя, лежит Ярошка — спит. Обильная роса смочила курточку, а скамейка сухая — давно спит. Осторожно забираюсь на плотик. Мерно поплескивает вода. Под такую музыку немудрено уснуть. В бидоне пусто. Банка с червями — на боку, и ее обитатели своим ходом отправляются на корм рыбам. Подымаю удилище, оно выгибается, леска туго уходит под плотик, и из воды, вибрируя, теряя зелень, устремляется к поверхности поплавок. Еще мгновение — и вот уже весело бьется, трепещется в воздухе крупный окунек.

— Ярошка!

По лицу сына проходит мимолетное напряжение и исчезает. Спит Ярошка и не подозревает, как удачно закончился мой сон.

На гору мы собрались неожиданно для себя. Гуляли с сыном по городу. Думали, день понадобится, чтобы осмотреть домишки, улочки и заводи моего детства, а хватило и часа.

— Пойдем на гору, — предложил Яроша.

— Мы же не готовы.

— А чего готовиться? Вон как близко.

Я глянул на запад. Цепь гор и Сугомак, главная среди них, показались мне тоже совсем рядом, рукой подать. Глянул на часы — до вечера целый день.

— Пошли, — дал я обмануть себя сыну.

По пути заглянули в магазинчик. Купили полбулки хлеба и бутылку минеральной.

— Не густо. Не пропадем?

— Не пропадем, папка.

Город пересекаем за каких-то полчаса. «Ого-о», — Ярошка останавливается. Крайняя улочка кончается горбом пригорка и обрывается крутым спуском к рябой глади верхнего озера. Цель нашего путешествия громадно высится на противоположной его стороне. Сейчас гору видно всю от заросшего густым хвойным лесом подножия до крутой безлесой вершины.