Олег Шатков - Ни-чё себе!

— До неба, — говорит сын.

— Полкилометра, — уточняю я и с сомнением гляжу на щупленькую фигуру сына — всего шесть лет мальцу. — Может, не пойдем?

— Ты что, папка? — он недоуменно смотрит на меня. — Я же зарядку делал, приседал.

Я теряюсь. Действительно, целый год вели разговоры, каждое утро зарядку делали. Сын даже экзамен сдал: присел с полной нагрузкой фантастическое, с точки зрения взрослого человека, число раз — пятьсот сорок шесть. Вопросов больше не задаю.

Шагаем вдоль озера по засыпанному шлаком берегу.

— Попей, — предлагаю я. — Долго идти еще.

— Не хочется что-то! — кричит Яроша, выуживая из воды гладкую ошкуренную озером палку.

И мне не хочется. Я особенно не беспокоюсь, около горы есть родник — там напьемся.

Незаметно углубляемся в лес. Ярошка важно вышагивает по лесной укатанной дороге. На голове шляпа из папоротника, в руке блестящий прохладный посох. Ни дать ни взять — путешественник.

— Пап, гляди-ка.

Впереди идет дядька. Дядька как дядька, только спина вся облеплена слепнями.

— Может, он намазался чем? — задумывается Яроша.

— А может, им черная куртка нравится?

— Может. Не, папка, а может?..

Дядька между тем сворачивает со своей крылатой свитой в сторону, и вопрос о странных свойствах его куртки остается невыясненным.

Дорога незаметно уходит вверх. Но это еще не гора. Мы только подходим к ее подножию. Пахнет сосновой смолой, грибами и еще какой-то приятной лесной прелью.

— Пап, а почему, когда у людей много всего, они не хотят этого?

Я останавливаюсь, поджидаю сына.

— Ты о чем?

— Почему, когда много воды, пить не хочется, а когда мало — хочется?

— Пить захотел?

Яроша кивает головой.

— Потерпи, сейчас к роднику выйдем.

Лес расступается, и перед нами открывается большая низина.

— Вон там, — указываю я на гряду камней на середине поляны.

— Ура! — вопит Яроша и мчится к роднику. — Давай наперегонки!

Подбегаем одновременно и останавливаемся. Воды нет.

— М-да, — тяну я. — Пересохло. Жаркое лето.

Ярошка удрученно ковыряет еще влажную землю. Вытаскиваю бутылку с водой.

— Давай это попьем, что ли?

Яроша смотрит на бутылку, потом на чащобу. Отсюда горы не видно, но чувствуется, что стена леса уходит куда-то вверх. С высоты доносится ровный и низкий гуд.

— Нет, — говорит сын, — потерплю. Наверх заберемся, там и попьем.

Мне самому хочется пить, но сын прав. При подъеме пить еще сильнее захочется.

В гущу леса, в гору уходят десятки тропинок. Только по одной из них путь относительно не труден, но я не помню этой тропинки. Что ж, пойдем наугад.

Тропинка круто уходит в гору и скоро обрывается густыми зарослями кустарника и папоротника.

— Не угадали.

— Повернем обратно, — предлагаю я. — Другую поищем.

— Пошли напрямик.

— Трудно будет.

— Пошли, — и сын по грудь проваливается в траву.

…Позади нелегкий крутой подъем через заросли цепких кустарников, колючих молодых сосенок, через завалы стволов деревьев и их корней. Свою широкую папоротниковую шляпу сын потерял, В волосах запутались сухие иглы и листья, рубашонка и шорты заляпаны смолой. Смотрит на мою сумку.

— А? — спрашиваю я и лезу в нее.

Яроша отрицательно качает головой.

— Там, — говорит он и показывает рукой вверх.

До вершины, до нагромождения огромных валунов метров сто по прямой. Оставшийся путь не кажется тяжелым. Самое трудное позади. Лес кончился, впереди сплошной зеленый ковер невысокой и ровной, будто постриженной, травки. Но эти метры мы преодолеваем не быстрее пройденных зарослей. Ноги скользят, как на хорошем льду. Теперь Ярошкин посох не украшение, а самое необходимое снаряжение. Я тоже выбрал сук покрепче. «Ай!» Оглядываюсь. Ярошка катится на животе вниз по склону.

— Держись! — кричу я, поскальзываюсь, и ветер свистит уже у меня в ушах. Сын цепляется за куст, я — за корягу.

— Ого! — Ярошка немного напуган.

— Прокатились, — я озираюсь на каменную глыбу, лежащую несколько в стороне. Посохи наши утеряны, и мы выбираем не самый быстрый, но наверняка безопасный способ передвижения — на четвереньках. Наконец, трава кончается. Встаем на ноги. Мои чуть дрожат. На лице сына светлые полоски. Но вот она, вершина! Не сильный, но крепкий и уверенный ветерок сдувает с нас усталость, и я ору:

— Как дела, Ярошка!

— Нормально! — перенимает мой тон сын.

— Так, говоришь, приседал?!

— Пятьсот сорок шесть раз!

— Молодец!

— Ага. А ты чего кричишь?