Олег Шатков - Ни-чё себе!

— Ма, ну мама!

— Ну, пожалуйста!

— Мы больше не будем. Мы закроем.

— Она не будет. Она…

— Ура!

— Пап, разрешила!

Берем банку все втроем и переносим ее в комнату — таково условие. Ставим в банку картонную коробку с землей для окукливания и все это сверху прикрываем марлей — теперь не выползешь, откармливайся.

Вопреки ожиданиям, ждать долго не довелось. Прошел еще день, и утром в углу коробки в углублении, сделанном в земле гусеницей, лежала великолепная тугая, ярко-оранжевая куколка. На ее поверхности еще можно было разглядеть слившиеся с телом ножки, рог, жвалы. Но через несколько дней куколка потемнела, стала темно-коричневой, никто бы не признал в ней сейчас прежнюю красавицу гусеницу.

Мы извлекли коробку из садка и поставили на книжную полку. Теперь оставалось одно — ждать.

…Прошло две недели. Я возвратился с работы домой. В комнатах пусто. Ребята в школьном лагере, Наташа еще не вернулась с работы. По привычке глянул в коробку. Куколка на месте. Осторожно трогаю ее пальцем. Однако она не пугает, как прежде, резким, конвульсивным движением брюшка, а легко откатывается в угол. Пустая. Одна оболочка осталась. А где же бабочка? Осматриваюсь. Вот она! Да не она, а они.

На книжной полке сидят (два!) большие красивые бабочки! Да что там красивые — красавицы! И не большие, а огромные. Крылья яркие, солнечно-желтые с черными разводами и красными пятнами на острых задних выступах. Махаоны. Но почему две? Бабочки сидят голова к голове и шевелят усиками, касаясь ими друг друга.

— Пап, а чего Ярошка!.. — в комнату врываются ребята.

— Тс-т, тише, — говорю я и показываю на бабочек.

Ребята замирают.

— Ниче себе! — по лицу Ромки ползет глуповатая улыбка.

— Махаоны! — Ярошка останавливается у двери и забывает закрыть рот. — Экземпляры! Откуда две-то? — приходит он в себя.

Я пожимаю плечами. Бабочки продолжают шевелить усиками.

— Разговаривают, — умиляется Ромка.

— Красота-то какая! — слышу шепот Наташи.

— Мама, а их две, — объясняет Ромка.

— Откуда вторая взялась?

— Может, из куколки вывелась?

— Ну, две туда не поместятся, смотри, какая куколка и какие бабочки.

— А может, одна прилетела откуда? — высказывает догадку Наташа.

Мы смотрим в окно — форточка открыта.

— Может, и прилетела, — соглашаюсь я и вспоминаю, как читал где-то, что бабочки могут каким-то образом находить друг друга на огромных расстояниях.

Мы с уважением рассматриваем бабочек и удивляемся, что живут рядом с нами на свете такие необычные существа. За много километров одна бабочка предупреждает другую: я родилась, и та срывается, летит через поля, леса, через этот огромный, прокаленный солнцем, душный чужой город, пропахшие пылью и бензином улицы, летит, находит дом, окно и свою избранницу вот на этой книжной полке.

Между тем одна из бабочек взмахивает крыльями и мягко планирует на подоконник. За ней следует другая.

— Улетят, — спокойно говорит Яроша и улыбается.

— Улетят, — Ромка смотрит на меня.

— Улетят, — соглашаюсь я и в свою очередь смотрю на стоящую у окна Наташу…

Скрипит створка. Городской шум врывается в комнату. Мы ждем. Бабочки, словно прислушиваясь к чему-то, медленно движутся по подоконнику. Вот и раскрытый проем. Легкий сквозняк шевелит их крылья. Через мгновенье они срываются с окна, и, кружась одна возле другой в порывистом веселом танце, устремляются вверх.

— Ура! — кричит Ромка.

— Ура-а! — подхватывает Ярошка.

Счастливого пути, наши несостоявшиеся экземпляры!

Я вижу сон: рябь зеленоватой воды, на ней мерно покачивается поплавок. Вдруг что-то живое и резвое уводит поплавок вглубь. Его белый колпачок, удаляясь, зеленеет, пока не сливается с глубиной. В следующий миг поплавок снова покачивается на поверхности. И так много раз. Хороший сон. Клюет. Только вот никто не попадается. В который раз расходятся вокруг поплавка круги, он исчезает, и я (наконец-то!) ощущаю резкий рывок — крупная попалась. Напрягаюсь, тащу, чувствую следующий рывок, рябь воды затуманивается, поплавок исчезает, и я просыпаюсь.

— Пап, а пап! Ну папа! Проснись же!

Разлепляю глаза. Вижу около кровати силуэт сына. Сын отчаянно трясет мое плечо.

— Чего тебе? — недовольно сиплю я. Такую рыбалку сорвал.

— Я пошел. Открой дверь.