Эвелине Хаслер - Адам, Сюзанна и другие герои

— Давай-ка пристроим его у печки. Да ты сиди.

Но нет, она вскочила, пошла посмотреть, правда ли чемоданчик у печки.

«Интересно, что там у нее в чемоданчике?» — подумал Адам.

Вошел отец.

— А вот и отец, — сказала мама, — ты его тоже отцом зови, как мы.

Отец поглядел сверху вниз на ее пробор и спросил:

— Ну как, хорошо доехала?

Она рассеянно кивнула, думая о чем-то своем. Отец почесал в затылке, постоял немного и вернулся назад в мастерскую.

— Ну, пойдем наверх, — сказала мама. — Покажем Марии, где она будет спать.

Она хотела было взять чемоданчик, но Мария ее опередила. Адам пошел вслед за ними. Да, теперь он знал точно — что-то там, в этом чемоданчике, ей дороже всего на свете. Мама положила чемоданчик на комод и стала быстро разбирать вещи. Адам глядел то на нее, то на Марию. Мама вынула гребень, зубную щетку, небольшую стопку белья. Мария смотрела на все это безучастно. Цветные карандаши, альбом для рисования, пенал, плюшевая собачка — дары Красного Креста. Мария стояла с безразличным видом. Нет, все это ее не трогает.

Мама добралась уже до самого дна картонного чемоданчика, достала чулки, шапочку. Мария, не сводя глаз с шапочки, протянула к ней руку, потом опять опустила. Так, значит, шапочка! Чудная какая-то, вроде как у гнома, — всё уже и уже кверху, а на конце кисточка. Да еще по бокам два уха, длинных-предлинных, длиннее, чем на ушанке. Шерстяная, вязаная, да не просто, а каким-то замысловатым, очень красивым разноцветным узором. Но нет, конечно, не из-за узора ей так дорога эта шапочка. Это, видно, подарок отца, погибшего на фронте, а может, единственное, что связывает ее с матерью, оставшейся в лагере.

Мама положила белье в комод, карандаши и пенал — в ящик тумбочки возле кровати. Плюшевую собачку сунула под одеяло. Пальто повесила в шкаф, а на верхней полке над ним разместила чулки и шапочку. Рано надевать шерстяные вещи, не так еще холодно на дворе. Когда мать захлопнула дверцу шкафа, глаза у Марии как-то вдруг стали еще больше. Она вроде хотела что-то сказать. Но, видно, слова застряли в горле, только слюну сглотнула. А мама ничего и не заметила. «Пойдем, — говорит, — я тебе покажу, где будешь умываться. И причесываться. И чистить зубы». Адам не пошел с ними, остался в комнате. Открыл шкаф, встал на цыпочки, дотянулся рукой до полки, схватил шапочку, спрятал в карман.

Когда все сидели за столом, появился брат. Сейчас мама скажет: «А вот и наш Петер». Она и впрямь это тут же сказала, только еще прибавила:

— Он у нас самый старший, в школу в городе ходит. А о тебе уж Адам позаботится.

Брат с любопытством разглядывал Марию. И чего уставился? Не стыдно так глазеть! Адам под столом протянул ей шапочку. Она ощупала ее, взглянула на него, улыбнулась. Мама, приняв улыбку на свой счет, начала осторожно ее расспрашивать. Но так ничего и не добилась. На все вопросы она отвечала только «да» или «нет».

Адам вышел с Марией на улицу. Она надела шапочку.

— Покажи ей деревню, — крикнула мать им вдогонку. — Пусть поскорей освоится!

Да и показывать-то было особенно нечего. Но все равно он опять шел с ней рядом, очень гордый. Для нее-то ведь здесь все ново.

Возле водяной мельницы им встретился Фриц. Он оглядел Марию с головы до ног и, тыча издали пальцем в ее чудную пеструю шапочку, захихикал, как дурак. Адам загородил Марию.

— Отвяжись от нее, а то вмажу!

Фриц фыркнул.

— Но, но, не очень-то ты, задавала! Кто ее трогает!

Мария взяла Адама за руку. Они побежали вдоль ручья.

Адам незаметно выскользнул из дому. И с места рванул бегом. Мать вышла на балкон. Работы у нее опять по горло, хоть бы Адам помог. Но она тут же вернулась в комнату. Куда там — разве услышит! Его уж и след простыл.

Каждый день они с ребятами тренировались на дамбе. А где еще тут сыщешь такую прямую, ровненькую дорожку? Правда, немного узковато. Но они приспособились. Вот что придумали: один — будто заяц, удирает, а другой, на дистанции, догоняет. Ну, Адам-то всех зайцев переловил. Да ведь на эту спартакиаду изо всей их долины бегуны сбегутся. В других деревнях тоже есть небось такие мальчишки — не хуже его бегают. Здорово бы, конечно, их всех перегнать, прийти первым, ну, а уж если не выйдет, так хоть вторым или третьим. Но его ребята и слышать такого не хотят, за него болеют. «Тебя перегонят? Да ты что! У нас тут и старшим-то тебя не догнать!»