Нина Дашевская - Тимофей - блокнот. Ирка - скетчбук

– Он прожил хорошую хомяковую жизнь. Ты, я думаю, был ему неплохим другом.

…Это у когда у соседа собака умерла, папа ему так говорил: «Она прожила хорошую собачью жизнь».

Андрей ткнул меня кулаком в плечо и отвернулся. И мне вдруг стало чудовищно стыдно, что я не дал ему списать физику.

Я стал ходить на бадминтон из-за Захара, Саши Захарова. Папа, кстати, был против: «Что это за спорт? Нет бы баскетбол, с твоим ростом! А ещё лучше для парня – восточные единоборства!»

Но потом он увидел – я немного поздоровел с этим бадминтоном, плечи появились. Ну, и вообще. Выносливость. В школу стал бегать пешком.

Мне что нравится на тренировках – голова свободна. То есть, конечно, всё время надо думать, реагировать – это довольно умный спорт на быструю реакцию. Но ни о чём другом думать уже нет времени – и у меня очищается голова, проветривается. Потом так ясно внутри, и уроки быстро делаются, не зависаю, как обычно.

А после той поездки со Степановым я стал лучше играть. Один раз даже у Крюка выиграл. А Витя Крюк страшный человек – бьёт, как из пушки. Он хотел в большой теннис, но это дорого, вот и отрывается здесь, рвёт струны на ракетках.

Когда-то давно он пришёл с крюком, как у пирата. Руку втянул в рукав и пугал всех этим крюком, цеплялся. Так за ним и осталось прозвище, ему подходит.

Но больше всего мне нравится стиль игры Степанова. Не сила, а точность, скорость реакции и сосредоточенность. Я стал в эту сторону работать, и пошёл результат. Хотя какой тут может быть результат? Что я, спортсмен, что ли? Бадминтонист? Курам на смех.

…Мы как-то оказались в раздевалке вдвоём со Степановым. И я вдруг так растерялся от этого и от молчания нашего – только что тут такой был шум, и вдруг тишина. И я спросил его:

– Как у тебя дела вообще?

Дурацкий вопрос. Он с удивлением поднял на меня глаза и не ответил.

Я еду с бадминтона на автобусе. Телефон кнопочный, в нём есть только змейка. Игра для охранников. Я потыкал в эту змейку в первый день, но потом всё же надоело. Поэтому сейчас сразу достал блокнот.

Человек смотрел на стеклянный шар и думал, что с ним можно сделать. Почему-то очень хотелось его бросить туда, за край земли. Но ведь шар не вернётся. Жалко.

Человек положил шар в свой носок и крепко обмотал верёвкой.

Потом вышел на улицу и осторожно стал спускать шар вниз с края земли. Наконец верёвка кончилась, а шар в носке так и болтался там, неизвестно где. Ничего нового не произошло. Человек втянул верёвку обратно, достал шар и внимательно осмотрел его. Ничего не изменилось. А чего он, собственно, ждал?

Он вернулся в дом, заварил чай и стал рассматривать свои рисунки. Художник из него был неважный, но картинки получились… интересные вообще-то.

Дом с трубой. Человек: палка-палка-огуречик. И с ним такой же огуречик, но лежачий и на четырёх ногах. Кто это? А это что – подъёмный кран? А это гусь. Точно, гусь! Синий, потому что каким же цветом рисовать белого гуся?

…Откуда он это знает? Про цвет гусей и подъёмные краны. Может быть, видел во сне?

Проехал свою остановку, придётся возвращаться. А всё же как хорошо, что я отдал Леське свой телефон!

– Тимофей, я могу на вас рассчитывать? – спросил папа.

На вас – это на нас с Леськой. Но «Тимофей». Я зачем-то вспомнил, что до рождения Захара был Тимкой. А с третьего класса стал Тимофеем, даже в школе все зовут так.

– Тебе уехать надо? – спросил я его.

– Да. Но и маме тоже предложили поездку, на два дня. Отпустите её?

– На два дня? Конечно, не вопрос.

Чего такого, два дня. Захара в садик отведу пораньше. А весь вечер он и так со мной. Кухню Леська берёт на себя, тем более – мама всё равно наготовит на неделю вперёд.

В общем, папа улетел, а мама уехала ночным поездом, мы остались одни. Никто не гнал спать, я думал, писать буду. Но не писалось. Всё думал: а если воры придут? Я же теперь старший. Чего там Леська делала – не знаю, я не стал за ней следить. Страшно ей там, нет? Всё же одна в комнате.

Проснулся тоже рано, на полчаса раньше нужного. Смотрел в окно, какой там серый рассвет, какие клочки дыма плывут по небу. Как оно розовеет, и всё чётче видны провода, рассекающие небо на треугольники. У нас девятый этаж, далеко видно. И я смотрю, как загораются окна в домах. Я не один не сплю. И ещё у нас видна железная дорога. Я дождался, когда пройдёт товарный поезд, и поставил чайник. Утро началось.

Леська вскочила сразу, я даже удивился. И сразу начала командовать: «Чай заварил? Я вчерашний пить не буду! А бутерброды сделал? А с собой?» Никогда её раньше не волновало, взял ли я с собой еду. Вот же включила взрослую.