Марк Поповский - Люди среди людей

Петроградское бытие, казалось, хоть кого могло лишить иллюзий. Какие уж тут мечты, когда единственная цель человека в этом ледяном аду - не окоченеть и не умереть с голоду. Но так лишь казалось. Сосредоточенный на главной цели, Вавилов легко мирился с временными тяготами бытия. Пустопорожние стенания по поводу трудностей - не для него. Малейший просвет уже радует этого природного оптимиста. Едва удалось как-то устроить и накормить сотрудников, он пишет друзьям в Саратов: «Север все-таки очень завлекателен. Сделано мало, а можно сделать многое. Внешне наша лаборатория прекрасна. И вообще в Царском хорошо». И в следующем письме снова: «Много здесь возможностей. Книги, музеи, получили десятки оранжерей. Ведем ремонт лаборатории, делаем мебель, собираем машины… Будем заниматься своим делом, будем пытаться вести свою линию. Трудно, но тем более желания, чтобы это шло так, как хочешь».

В 1922 - 1923 годах письма его к друзьям похожи на воинственные и победоносные реляции: «Кончили ремонт в городе, отстроили Северную Новгородскую станцию… В Царском Селе ведем не на жизнь, а на смерть борьбу за создание генетической станции. Трудно, но, пожалуй, справимся».

«Оккупировали первый этаж, присоединили отдел плодоводства и огородничества, открыли химическую лабораторию. В Царском большие перемены. Мы перешли в усадьбу Бориса Владимировича (загородный дворец родственника царя. - М. П.), которую завоевали в июне месяце. К ней присоединен участок в 15 десятин…» Завоевали, присоединили, оккупировали… Это не фигуральные выражения. Это сама жизнь в ее неприкрытой, откровенной борьбе, борьбе, из которой Николай Иванович постоянно выходит победителем.

Он неутомим. Дела строительные и административные перемежаются с лекциями. Одновременно, «между прочим», пишутся статьи и книги, создается научная библиотека.

В разгар строительных и организационных забот профессор получил приглашение в Соединенные Штаты Америки на конгресс по болезням хлебов. Это был один из первых случаев, когда советский ученый выезжал за рубеж, поэтому Вавилову надавали множество дипломатических и хозяйственных поручений: закупить необходимое оборудование для сельскохозяйственных лабораторий страны, начать переговоры с американскими филантропическими обществами, которые делают попытки помочь пострадавшей от неурожая России, вступить в контакты с американской научной общественностью…

Хотя Соединенные Штаты была совсем не та страна, куда Николая Ивановича влекла его теория центров, поехал он в Америку с удовольствием.

Лаборатории Европы после мировой войны обнищали и обезлюдели. Во Франции профессора агрономии сами подметали полы своих лабораторий. Бедность сельскохозяйственной науки дошла до того, что возникла идея организовать в Париже матч знаменитых боксеров, чтобы сбор пошел в пользу истощенной кассы Агрономического института. В Кембридже, в этом прославленном центре британской науки, у Вавилова, когда он возвращался из США, спрашивали: «Нет ли в России научных работников, которые могли бы приехать пополнить нашу убыль ученых?» В Америке другое дело. В департаменте земледелия в Вашингтоне - двадцать две тысячи исследователей. Именно исследователей, а не чиновников. В Отделе растительной индустрии департамента Вавилов долго бродил среди теплиц, оранжерей, лабораторий, с огромным трудом разыскав, наконец комнату с табличкой «Канцелярия». Этот отдел американского министерства сельского хозяйства привлекал его как никакой другой. Тысяча восемьсот специалистов отдела вот уже двадцать лет делали то, о чем Николай Иванович пока только мог мечтать: путешествовали по свету и охотились за лучшими сельскохозяйственными растениями. Почта ежедневно доставляла сюда пакеты с семенами из Африки, ящики фруктовых черенков из Бразилии, корзины с образцами золотых плодов, собранных на Антильских островах. Приезжий из России с жадным интересом разглядывал карту мира, рассеченную маршрутами уже состоявшихся и планируемых экспедиций. Американские искатели растительных богатств - Фейрчайльд, Карльтон, Хансен, Мейер, Харланд - объехали Южную Америку, побывали в Африке, в Китае и Японии. А наиболее неуемный из них, Мейер, добрался до Якутска. Рядом с полюсом холода он стремился добыть для своей заокеанской родины особо морозостойкие сорта овощей и злаков. Эти Амундсены и Ливингстоны ботанического мира не всегда, однако, предпочитали глухие и заброшенные края. Тот же Мейер первым среди западных ученых разыскал в дореволюционном Козлове питомник русского самоучки-оригинатора Мичурина. А охотник за пшеницами Марк Карльтон вывез с Украины и со среднерусской равнины несколько ценнейших сортов зерновых, полученных народной селекцией.