Марк Поповский - Люди среди людей

Помните игру в «тепло - холодно»? В комнате прячут какой-нибудь предмет, и тот, кто водит, должен разыскать его. Человек бродит наугад от шкафа к столу, от кровати к книжным полкам и, к великому удовольствию остальных участников игры, перебирает книги, посуду, одежду. Все не то! «Холодно, холодно!» Но вот проблеск удачи - водящий приближается к месту, где спрятана заветная вещь. Окружающие затихают: «Теплее, еще теплее, тепло… горячо». И наконец успех - вещь найдена. «Огонь!»

Вавилову экспедиция в Персию во многом напомнила игру в «тепло - холодно». Разглядывая на привалах свои полевые находки, он чувствовал, что главное сокровище таится где-то совсем рядом. Будто кто шептал: «Тепло, тепло…»

Август 1916 года склонялся к концу, когда, повстречав в одном из среднеазиатских городов давнего своего приятеля, Дмитрия Букинича, Вавилов принялся обсуждать с ним варианты дальнейших маршрутов. Николай Иванович рассказал товарищу, что и ферганский губернатор, и кокандский уездный начальник настойчиво рекомендуют ему возвращаться в Москву. Но ему, Вавилову, ехать домой неохота. В горах и степях Средней и Центральной Азии чудится ему разгадка многих вопросов эволюции растительного мира, а если говорить начистоту, то надеется он разыскать тут родину пшениц. По всем приметам родина эта лежит совсем близко. Рослый, медлительный Букинич слушал молча. Пыхтел трубкой, налегал на зеленый чай, к которому, как местный уроженец, пристрастился с детства. Они сидели под вечер за самоваром в задней комнате чайханы, которую предприимчивый хозяин-узбек превратил в некое подобие русской чайной. Путешественник по натуре, противник губернатора по политическим взглядам, Дмитрий Демьянович посоветовал Вавилову представителей власти пе слушать, а что до маршрута, то, хотя время позднее - сентябрь на носу, - можно еще пробраться на Памир. Правда, самая удобная дорога на Хорог занята киргизами-повстанцами, но если не бояться ледников, изрезанных глубокими трещинами, и едва проходимых горных троп (Букинич пристально, будто в первый раз видел, взглянул на институтского товарища), то от Коканда, идя на юг, можно выйти к памирскому селению Гарм через ледник Дамра-Шаург. За Гармом дороги совсем хороши: не разобьешься, так доберешься… Кстати, Николаю Ивановичу следует знать, что означает самое слово «Памир». Многие считают его испорченным санскритским «Паймур». В переводе это означает «подножие смерти».

В ответ на мрачные шутки Букинича Вавилов только рукой махнул. Если бы, готовясь в путь, путешественники всех времен слишком много думали о предстоящих трудностях, человечество и по сей день не вышло бы за пределы своей первоначальной родины. Пусть-ка лучше Дмитрий Демьянович расскажет, почем в Коканде лошади и легко ли нанять проводников…

Что искать ботанику и искателю культурных растений на горных вершинах? Памир, высокое плато на границе Русского Туркестана, Индии и Афганистана, - гигантский каменный узел, от которого расходятся в разные стороны величайшие азиатские горные хребты: Тянь-Шань, Гиндукуш, Куэнь-Лунь, Каракорум и Гималаи. Суровый климат и ничтожное количество осадков (в десять раз меньше, чем в Москве и Ленинграде) обратили горы в мертвую пустыню. Все это Николай Иванович знал. Но знал он и то, что в предгорьях Памира в узких речных долинах издавна приютился земледелец. На искусственных, вырванных у камня площадках местные крестьяне сеют пшеницу, рожь, ячмень, кукурузу. Исследователя ждет здесь зрелище поистине первобытного земледелия. Был для похода в предгорья Памира и другой резон: в стране холодного и короткого горного лета должны расти особенно скороспелые растения. А скороспелость - качество, в котором остро нуждается сельское хозяйство северных губерний России. Кто знает, может быть, зеленые питомцы поднебесных высот, перенесенные на Урал и под Вологду, станут давать плоды так же рано и на русском Севере.

Осень торопила путешественников. Того гляди, закроются перевалы, тогда на Памир до весны не доберешься. Однако прежде чем выступить в дорогу, пришлось, по принятому обычаю, нанести визит бухарскому эмиру, в чьих владениях готовилась экспедиция. Существующий порядок требовал, чтобы путешественников сопровождал эмирский чиновник. Впоследствии Николай Иванович признавался: когда хан Кильды, мирга-баши, впервые появился в кокандской гостинице в своем всех цветов радуги дорожном халате с серебряным поясом, он был настолько великолепен, что ученый даже смутился. «Мне стало неловко, и показалось, что впору не ему меня сопровождать, а мне его». Смутила Вавилова и невероятная толщина хана. Одолеет ли семипудовый мирза-баши (последняя приставка свидетельствовала об учености чиновника) памирские кручи? Но хан Кильды оказался отличным спутником и неплохим ходоком. Ученость его, правда, ограничивалась умением читать и писать, но зато он знал все три языка, на которых говорят в крае: узбекский, киргизский и фарси. Для успеха научной экспедиции это было очень важно: Вавилову хотелось получить исчерпывающие сведения о каждом встреченном в горах засеянном клочке. Предстояло толковать с земледельцами - таджиками и узбеками о сроках посева и уборки, об устройстве оросительных систем, о том, до какой высоты поднимается в горах та или иная культура. Кроме своих достоинств как переводчик, хан Кильды, как показало время, умел быстро и по дешевке покупать лошадей и устраивать ночлег со всеми удобствами, какие только можно добыть на пустынном и безлюдном Памире.