Марк Поповский - Люди среди людей

Но «космический ветер», страсть к большим идеям и крупным свершениям, все то, что в конце концов породило академика Вавилова, все это таилось в нем в какой-то мере и раньше. Вспоминается письмо двадцатипятилетнего агронома к своей невесте из Петербурга. Николай Иванович поехал туда, в так называемое Бюро прикладной ботаники, чтобы научиться классифицировать пшеницы и болезнетворные грибы. Небольшое бюро было единственным в стране исследовательским учреждением, где собирали и изучали коллекции возделываемых на Руси хлебов. Заведующий бюро Р. Э. Регель пользовался славой добросовестного и в высшей степени серьезного исследователя. Вавилов с почтением выслушивал советы старшего товарища, но от его глаз не укрылась странная узость в работе учреждения. По мнению Регеля, никакой исследователь не способен охватить за жизнь более чем один вид растения, будь то пшеница, ячмень или овес. Отсюда постоянно повторяемый в бюро лозунг: «Спасение - в специализации». «Моя комната рядом с регелевской, - писал Николай Иванович, - сижу и слышу каждый день этот лозунг, который Регель повторяет при каждом удобном случае, и выслушиваю анафемствования «энциклопедистам». Идеал Регеля - скромный, трудолюбивый, аккуратный сотрудник, специализирующийся, например, на определении пленчатости ячменя. Сижу и ежусь. «Горе нам, энциклопедистам. Горе нам, стремящимся объять необъятное…»

Как видим, идеал самого Вавилова отнюдь не специалист по ячменным пленкам. Ему мил ученый с широким кругом интересов. После заграничной командировки эти устремления еще больше укрепились: Институт Джона Иннеса был подлинной школой энциклопедизма. В 1914 - 1915 годах начинающий исследователь буквально разрывается от обилия идей и замыслов, которые он желает немедленно осуществить. Хочется продолжить исследования по иммунитету, изучить все пшеницы земли, чтобы понять, почему одни хлеба не поддаются разрушающему действию болезнетворных грибов, а другие почти напрочь гибнут от грибных атак. Хочется проверить некоторые мысли Дарвина о происхождении видов, манят к себе генетика, селекция…

Но в мире идет война. Каждую неделю в вестибюле главного корпуса академии вывешивают траурные объявления о гибели на фронте бывших студентов и преподавателей Петровки. Не может быть и речи о дальних экспедициях. Даже производить ежегодные экспериментальные посевы в опустевшей и обедневшей академии дело нелегкое. Власти подвергли конфискации часть лошадей. Ушли на фронт рабочие ферм и опытных полей. В довершение бед в последний день февраля 1916 года в канцелярии академии была принята телефонограмма: ратнику Николаю Вавилову, временно освобожденному от военной службы, немедленно явиться к воинскому начальнику. Мать, Александра Михайловна, как услышала о повестке, так и ахнула. Сергей уже служил в армии, письма от него доходили редко. Теперь Николай… Александра Михайловна попросила сына перечитать ей напечатанный и заверенный секретарем текст телефонограммы и расстроилась еще больше. Ее поразила дата: 29 февраля. Тысяча девятьсот шестнадцатый год был високосным.

Однако именно високосный (почитаемый многими как год неудач и неприятностей) год принес ратнику Вавилову редкостную удачу. В армию его не взяли («помог» поврежденный в юпости глаз). Вместо этого департамент земледелия предложил Николаю Ивановичу отправиться в научную экспедицию. И не куда-нибудь, а в Персию. В ту самую вожделенную Персию, где ученый мог ожидать встречи со своей давней любимицей: персидской пшеницей.

Вавилов был в восторге от предстоящей поездки.

«Ярким летним днем 1916 года к дому № 13 (по Средней Пресне) подкатил автомобиль - тогда большая редкость. Ко мне… подбежал со словами прощания Николай Иванович, - вспоминает племянник Вавилова А. И. Ипатьев. - Он был, как всегда, весел и лучезарен. Только выглядел необычно: на нем был кремовый летний костюм, через плечо полевая сумка и фотоаппарат, на голове белая шляпа с двумя козырьками, которую он называл «здравствуйте-прощайте». Николай Иванович сел в автомобиль и укатил в сказочную, как мне тогда казалось, Персию».

Но те, кто направляли в командировку исследователя пшеницы, знали хорошо, что поездка его отнюдь не будет сказочной. Не интересовала их и персидская пшеница. От Вавилова ждали разгадки совсем иного рода. Воюя с Турцией, русские войска заняли северо-восточную часть нынешнего Ирана. И тут вдруг командование столкнулось с непредвиденными неприятностями: от местного хлеба солдаты как бы пьянели. Стоило съесть краюшку, как начинала блаженно кружиться голова, возникала слабость, а иногда наоборот - странное возбуждение. В нескольких случаях «пьяный хлеб» доводил солдат чуть не до смерти. Вавилов еще в Москве догадался, в чем дело, но, для того чтобы поставить точный диагноз болезни, следовало собственными глазами взглянуть на пшеничные поля Персии.