Марк Поповский - Люди среди людей

Как бы продолжая свою адвокатскую речь, начатую полтора года назад в поезде Москва - Харьков, Николай Иванович объяснял будущим агрономам: «Селекция сельскохозяйственных растений существует, конечно, не со вчерашнего дня. Но старые сложные методы селекционного дела должны коренным образом измениться под влиянием новых принципов генетики… Без преувеличения можно сказать, что заметный подъем агрономического интереса к селекции, появление у нас в последние годы больших селекционных станций на юге и востоке, открытие селекционных отделов при опытных станциях, а с ними и появление спроса на новую агрономическую специальность «селекционера» - все это отголосок крупных успехов генетических исследований XX века».

Актовая речь на Голицынских курсах была не просто очередным заданием, которое практикант Вавилов выполнил, как всегда, отлично. Впервые Николай Иванович имел случай глубоко и серьезно заглянуть в ту область науки, где развернулось впоследствии его собственное творчество. Во всех сложных и многообразных аспектах своих генетика стала главной и неизменной любовью его жизни. Впрочем, это случилось гораздо позже. А тогда, осенью 1912 года, нестерпимо требовательный к себе молодой ученый дал своему докладу самую низкую оценку. На экземпляре, что хранится в Ленинской библиотеке, стоит его собственноручная надпись: «Глубокоуважаемому Алексею Федоровичу Фортунатову от составителя сего неудачного произведения».

Успеха в жизни достигает тот, кто поставил перед собой большие задания, шаг за шагом идет, проверяя себя, останавливаясь время от времени, оглядываясь назад и подсчитывая, что сделано и что осталось сделать.

К. А. Тимирязев

Среди песен, которые распевали студенты Петровской сельскохозяйственной академии, наиболее модной была в 1913 году песенка про артишоки и миндаль:

Артишоки, артишоки

И миндаль, и миндаль

Не растут в Европе,

Ах, как жаль,

Ах, как жаль!…

Свое немудреное сочинение анонимный автор посвятил селекционерам. Суть сводилась к тому, что рано или поздно и русский агроном на родной земле сможет выращивать такие нежные плоды юга, как артишоки и миндаль. Песенка была откликом на успехи селекционной станции профессора Рудзинского и на открытие в Петровке первой кафедры селекции.

Можно не сомневаться: Николай Вавилов охотно подхватывал нехитрый мотив. Во-первых, потому, что искренне верил в торжество селекции, а во-вторых, и это самое главное, из-за своего, жизнерадостного характера. Получив диплом агронома первого разряда, он мало в чем изменился. По-прежнему разыгрывал на досуге шарады и устраивал велосипедные гонки. Впрочем, не переменился он и позже, когда занял профессорскую кафедру. Да, профессором ему все-таки стать пришлось. Прянишников и совет академии добились для недавнего студента заграничной командировки, с тем чтобы, пробыв два года за рубежом, Вавилов защитил диссертацию и занял место среди преподавателей академии. Всякий другой такую поездку считал бы величайшей удачей жизни. Но у Николая Ивановича об удаче было свое собственное представление. В конце 1912 - начале 1913 года ему больше, чем в Лондон и Париж, хотелось попасть в какой-нибудь глухой уголок Персии, на пшеничное поле крестьянина. Мысль о Персии возникла после того, как, высевая и заражая на делянках многочисленные образцы пшеницы, Вавилов обнаружил одну форму, которую никак не удавалось заразить мучнистой росой - очень распространенным грибным заболеванием. Таким прочным иммунитетом не обладала ни одна известная ботаникам пшеница. Что за чудо? Николай Иванович снова сеет и заражает эту длинноусую, с тоненьким стеблем пшеницу и снова убеждается в ее поразительном упорстве против заразы. По этому признаку он даже предположил, что перед ним новый, еще не известный в науке вид. Обнаружить новый вид пшеницы - немалое открытие. По существующим в ботанике правилам открыватель (если, конечно, он докажет, что им открыто действительно нечто новое) имеет право окрестить свое детище и пометить его своим именем. Так они навечно и входят во все справочники, учебники и энциклопедии мира: исследователь и обнаруженный им вид. Ну что ж, труженик науки имеет право на эту скромную и поистине трудовую славу. Но Николая Ивановича интересовало отнюдь не только признание его заслуг. Куда важнее узнать, откуда родом эта усатая упрямица. Образец был взят из коллекции Селекционной станции, и на пакете четко значилось Triticum persicum - персидская пшеница. Значит ли это, что ее родина - Персия? Откуда у этой «персиянки» такая непробиваемая броня против всесильной грибной рати? В каких условиях сложилось редкостное качество? Эх, махнуть бы во владения шахиншаха! Великолепный подарок можно было бы привезти российскому земледельцу, у которого что ни год мучнистая роса изгрызает немалый кус урожая. Интерес к иммунной пшенице сохранял Николай Иванович много лет. Один поэт, собиравшийся в 30-х годах писать об ученом-ботанике, даже название своей поэме дал соответствующее: «Роман с персиянкой». Но в 1912 году романтическое свидание с персиянкой не состоялось. Вместо знойного юга двинуться пришлось на Запад, в туманный Лондон.