Георгий Юдин - Птица Сирин и всадник на белом коне

«Вот как сделать-то надо! — любуется Егорий. — Чтоб не просто прялка была, а лебедушка».

Срубил он в лесу подходящую липу, а чтоб она не растрескалась, кору не стал обдирать и торцы глиной обмазал.

Как только просохла липа хорошенько, принялся рубить донце — широкую доску, на которую пряха садится. На конце донца выступ сделал с гнездом. В него то гребень, то стояк для пряжи вставлять можно, а стояк, на маленькое весло похожий, из крепкого клена вырубил. Обстругал все хорошенько, зачистил, дерево зазолотилось, засияло. Не прялка — птица легкая, ни у кого такой нет! Красивая, а чего-то не хватает!

«А что, если резьбой да красками ее изузорить?» — думает Егорий. Вырезал на донце тонкие линии, на концах завиточками закруглил. Потом солнышки под ножом зажглись, листья сказочные зашелестели, диковинные цветы зацвели.

А Егорий хмурится, опять ему не нравится!

Во двор вышел, там у него чурбан дуба мореного лежал. Расколол его на тонкие дощечки, из них два коника черных с крутыми шеями выстругал и в донце между цветов врезал. Сели без клея, как тут были, не выковырнешь. Но все ж для верности дырочки просверлил и желтые липовые гвоздики загнал, да не где попало, а где глаза и по сбруе. Сразу ожили коники, сбруей зазвенели, глазами закосили.

Вроде довольный остался. За стояк принялся. «Что бы такое, — думает, — написать?» Вспомнилась ему та ночь лунная на Ивана Купалу, цветок папоротниковый. Только какой он, цветок этот таинственный? Красный, синий или белый? А такой, наверно, каких на свете не бывает — черный! Ведь колдовство любит в черное рядиться.

Обмакнул кисть в черную сажу и написал чудо-цветок ночной, а вокруг узкие листья папоротниковые закачались. Мерцают черные лепестки на золотой доске, манят к себе, завораживают, и веришь — есть такой цветок на земле, ищи только.

Сверху солнышко красное написал, его с двух сторон птица Сирин и Алконост берегут, погаснуть не дают. Чтоб семья крепкая была, под солнышком дерево сказочное посадил, все в цветах. А чтоб дерево не погубил кто, под ним двух львов гривастых на стражу поставил.

Бабушка Акулина как увидела прялку, заахала, головой закачала.

— Ну, Егорий, такого подарка отродясь ни у одной невесты не было! Отдавать даже боязно, того и гляди, влюбится Марьюшка в прялку-то, тебя забудет!

Как краски просохли, понес Егорий прялку на посиделки. Поставил на лавку — словно солнце в избе вспыхнуло! Девушки работу побросали, прялку обступили.

— Ну, погоди! Мы тоже своим женихам прикажем такие сделать. А не сделают — не бывать свадьбе!

Запечалились женихи, заскребли затылки, где уж им за Егорием угнаться! Собирались даже побить его маленько, да больно здоров, сам кого хочешь уложит.

Пришлось им тоже прялки узорные резать да красить, кто как умел. Так и повелось: просватался парень к девушке — дари прялку. По ней ведь сразу видно, сильно ли жених невесту любит или со скуки женится.

Ждет не дождется Егорий, когда Марьюшка в его дом хозяйкой войдет.

— Да что ж ты, Егорка, без дела маешься? — не выдержала однажды бабушка Акулина. — Чем деньки до свадьбы считать, лучше б Марьюшке для хозяйства что-нибудь сделал.

— А что?

— Помнишь ли, до пожара у меня коробья была расписная? Дед твой из самого Великого Устюга ее мне привез, приданое складывать. Эх и красивая была, всем на зависть! Зверями волшебными расписана и цветами.

— А какими зверями, бабушка?

— Помню, львы там гривастые были, птица Сирин и грифон.

— Грифон? А кто это, бабушка?

— Неужто не знаешь? Зверь такой хищный. Телом — лев, и грива его же, и лапы когтистые, на спине здоровенные крылья, а голова птичья с острым клювом. Хвост закрученный, а в силе и храбрости равных ему нет. Живет он далеко отсюда. Все золото в его власти, а если какой тать [1] Тать — вор. завладеть им захочет, разрывает на части. Потому он на крышке коробьи нарисован был, чтоб воры боялись.

— Ну, бабушка! Что ж ты раньше про такого зверя не сказывала? Я тоже его Марьюшке на коробье напишу.

— Да какое ж золото он у нее беречь будет? — смеется бабушка.