Теодор Шторм: Всадник на белом коне

Историю эту [2] Историю эту… — Структура новеллы многослойна, причем в самом внешнем ее слое повествование ведется от имени автора — самого Т. Шторма. я узнал более полувека назад [3] …более полувека назад… — Если за точку отсчета брать время написания новеллы (1886–1888 гг.), то речь идет о первой пол. XIX в. в доме прабабушки, престарелой супруги сенатора Феддерсена [4] …престарелой супруги сенатора Феддерсена. — «Сенаторами» назывались члены городского совета в торговых и приморских городах, каким является и Хузум. Эльзабе Феддерсен (1741–1829) была прабабушкой писателя. Но Шторм не мог познакомиться с материалом о таинственном всаднике при ее жизни, т. к. соответствующая публикация появилась в печати лишь через девять лет после кончины почтенной дамы в 1838 г. (см. след. примеч.), а значит, на тот момент Т. Шторму не могло быть меньше 21 года. . Помню, как восьмилетним ребенком, сидя подле ее кресла, я просматривал одну из переплетенных в голубоватый картон тетрадок периодического издания — не то «Лейпцигских…», не то «Гамбургских плодов для чтения» [5] …не то «Лейпцигских…», не то «Гамбургских плодов для чтения». — Речь идет о двух журналах XIX в. Первый назывался «Лейпцигские плоды для чтения, собранные в лучших литературных садах на родине и за рубежом» («Leipziger Lesefrüchte, gesammelt in den besten literarischen Fruchtgärten des In- und Auslandes») и выходил в 1832–1846 гг.; второй носил название «Плоды для чтения с новейших литературных нив на родине и за рубежом» («Lesefrüchte vom Felde der neuesten Literatur des In- und Auslandes»), его издавал в Гамбурге Иоганн Йозеф Христиан Паппе в 1811–1842 гг. Именно в этом втором издании и был перепечатан рассказ «Призрачный всадник», первоначально опубликованный в журнале «Данцигский пароход» 14 апреля 1838 г. (см.: Der gespenstige Reiter // Danziger Dampfboot. 1838. № 45. S. 344–346). . До сих пор ощущаю легкую дрожь, которую испытывал от ласкового прикосновения восьмидесятилетней дамы, гладящей по головке правнука. И сама она, и ее эпоха давно ушли в небытие, и тщетно пытался я впоследствии разыскать те ветхие листки, а потому не могу ни поручиться за подлинность моего рассказа, ни отстоять достоверность приведенных здесь фактов, если кому-нибудь вздумается их оспорить. Однако, несмотря на то, что впечатления мои с тех пор не обновлялись, я уверен, что сохранил в памяти все до мельчайших подробностей.

Случилось это в тридцатые годы нашего столетия, — так, помню, начинался рассказ старинного повествователя, — когда ненастным октябрьским днем я ехал вдоль северофризской плотины [6] …ехал вдоль северофризской плотины. — Северофризские плотины представляют собой высокую земляную насыпь, построенную по образцу голландских дамб, возводимых для защиты побережья от наводнений. Строительством новых и восстановлением поврежденных плотин занимались объединения пользователей, состоявшие из владельцев земельных участков, этими плотинами защищаемых. Юридически статус такого объединения (Deichverband) и его структура основаны на северофризском праве; должность смотрителя плотин (по-немецки: Deichgraf— от слова «Deich» — плотина) заимствована в XVII в. из Нидерландов. Новый, плавно нисходящий к морю откос плотины, о котором идет речь в новелле, также восходит к нидерландской строительной традиции. . По левую сторону более часа тянулись безжизненные марши [7] Марши — отвоеванная у моря и защищаемая системой плотин прибрежная низменная равнина, образованная наносными отложениями. В отличие от исконной материковой земли, так называемых геестов (см. примеч. 33), на маршах нет естественных холмов, гор, лесов. В основу описанных в новелле ландшафтов легли Хатштедтские марши, находящиеся между Нордерхоесхарде и Хузумом. , на которых уже не пасся скот; по правую, в угрожающей близости, плескалось мелководье Северного моря. Хотя с плотины должен был уже открываться вид на острова и отмели, называемые здесь халлигами [8] Халлиг — остров, не защищенный плотиной от приливов и наводнений, хотя, возможно, и обитаемый. , я ничего не различал, кроме желтовато-серых волн, которые неустанно, с яростным ревом набегали и разбивались о плотину, обдавая меня и мою лошадь грязной пеной; в сумерках пустынное море неразличимо сливалось с небом, так как ущербная луна в вышине то и дело заволакивалась быстро проносящимися темными тучами. Закоченевшие от ледяного ветра руки едва держали поводья, и я сочувствовал воронам и чайкам, которые с немолчным карканьем и пронзительными криками летели дальше от моря, гонимые бурей.