Шахматист приобрел манок на утку, тоже довольно подлое изобретение, как и рыболовный крючок с наживкой. Есть, что ли, людям нечего? Можно всегда найти, чем питаться. Сыр — калорийная пища, редиска с репой, творожные сырки…
Ведь живут же вегетарианцы, не умирают. Наоборот, организм у них, как они говорят, незашлакованный.
Кто его знает, может, человечество и придет к этому, будет выращивать сине-зеленые водоросли или петрушку с укропом и ими питаться. А мясо будут есть не по праздникам, а в самые черные дни.
Но, говорят, и трава тоже издает какие-то вопли, когда ее срезают. Короче, прав индийский народ. Идут, веточкой машут перед собой, чтоб не раздавить кого-нибудь.
Валетов вышел из «охотничьего», сунул манок в карман и отправился вдоль по Черемушкинскому бульвару.
Бульвар был молод, верхушки деревьев едва доставали Борису Викторовичу до ушей. За тоненьким стволом не схорониться, поэтому преследователь держался от преследуемого на почтительном расстоянии.
…Валетов свернул в гастроном. С фонарного столба вороны ощипывали объявления и куда-то уносили. Как раз то, что предназначено для отрыва. Как будто вовсю меняли квартиры, нуждались в собрании сочинений Жорж Санд, подзорной трубе и горнолыжном снаряжении.
Подстерегая Валетова, от нечего делать Женька стала читать объявления: «Куплю…», «Продам…», «Приглашаю…», «Обучаю…», «ПРОПАЛА СОБАКА. Бульдог. Белый. Альбинос. На носу палевые пятнышки. Пол — самец. Имя — Алмаз. Нашедшего отблагодарю. Семен Семенович Хворостухин. Телефон…»
Вдруг слышит:
— Путник! — Женька вздрогнула. — Ты что тут?!
Это был Валетов. В одном кармане пальто у него, как известно, лежал манок, из другого торчало полпалки украинской колбасы.
«Манком подманивает, колбасой подкармливает, хлоп — и в мешок», — лихорадочно соображала Женька.
Между тем преследователь на глазах превращался в преследуемого. Слишком далеко она зашла и заехала, подобные путешествия приравнивались к побегу. А в интернате вели ожесточенную борьбу с побегами, даже краткосрочными. По-медицински их называли «синдромом перелетных птиц». Это, говорили, такой сдвиг по фазе, к нему очень склонны детдомовцы и старики.
Холщовый мешок отделял Бориса Викторовича от Женьки. Что в нем? Шапки? Шкуры? Убитый пес Хворостухина? Обстоятельства требовали изменения тактики ведения следствия. И Женька ее изменила.
— Что в мешке? — коротко спросила Женька.
Этот вопрос пригвоздил шахматиста к месту. Желая скрыть свое душевное смятение, он напрягся и сглотнул.
— Это… — сказал он сконфуженно, — это… комбинации.
«Час от часу не легче, — пронеслось в голове у Женьки. — Как низко пал гроссмейстер! Он спекулирует женскими комбинациями».
Валетов нагнулся и стал развязывать мешок. Коварство гроссмейстера было несомненным. Сейчас он выудит какую-нибудь — поросячьего цвета — и попытается купить Женькино молчание. Эх, Борис Викторович, тоже мне, «пока мыслю — существую»…
Дул ветер с Ледовитого океана. Валетов распахнул мешок. Внезапно вихрь белых листков взметнулся перед Женькиным носом, взмыл, вознесся над гастрономом. Исчирканные, исписанные какими-то буквами и цифрами листки в свободном парении разлетелись кто куда, отчасти сыпясь на головы прохожим.
Прохожие ловили и ошарашенно читали:
«Ф: е7+! Важный ход, цель которого — оголить неприятельского короля!»;
«К: е7! Конь сделал свое дело. Черные попадают в цуцванг»;
«Брать ладью равносильно гибели!»;
«Не в пешке счастье!»;
«Черным не сладко!»;
«Не за горами рукопашная!»…
Женька кинулась их подбирать, а Борис Викторович запихивать обратно в мешок — игры-молнии, темпотурниры, опровержение голландской и староиндийской защит, решения задач, игры по переписке…
— Брат привез, — бормотал он, — не знают с мамой — печку топить ими или что… Жена тоже: «Полны, — говорит, — шахматными позициями антресоли». И в учительской не разрешают хранить. Накопилось за жизнь! Я все партии записываю. С женой вечером играю и записываю. Она засыпает, когда со мной играет, а я — вот, гляди — купил свисток. Задремлет, а я: «Кря-кря!»
И Борис Викторович забросил на плечо мешок со своим «железным» алиби.
Читать дальше