Марина Москвина - Не наступите на жука

Метла не сработала. Шапка крепко засела на гвозде. Женька полезла на ведра, вцепилась в меховое ухо… Ведра качнулись, поехали по банкам… Грохот! Леденящий кровь треск! И Женька загремела с шапкой. Шапкино ухо упало отдельно.

Попорченная шапка Паничкина жгла руки и требовала отмщения. Ее хотелось бросить и смыться. Но Женька подвергла шапку тщательному осмотру. В результате выяснилось:

первое, на шапке нет фабричной метки;

второе, изделие сшито классно, комар носа не подточит. Самый красивый мех — на лобовом козырьке. Все остальное строго симметрично. Ворс по всей шапке в одну сторону ложится, волосок к волоску. Под меховым колпаком — стеганая подкладка. Сквозь повреждения в подкладке просматривается скорняжный шов — мех к меху, по принципу «пельмень».

Напрашивался вывод: Витина шапка и, как говорится, иже с ней — продукт незаконного промысла. Их кто-то шьет. И, чует Женькино сердце, по спекулятивной цене продает. Кто? Из кого? Вот два вопроса, которые встали перед Женькой во всей неразрешимости.

До лучших времен она скрыла шапку под ватником, оторванное ухо положила в карман и самовольно отправилась в Зоологический музей.

Женька вынырнула из метро на Охотном ряду. Угол Тверской и Моховой. Все-таки ни с чем не сравнимое удовольствие для непривычного к центру человека — пройтись по Моховой! А чем изведаннее этот путь, тем он любимей.

Женька будет учиться тут, в МГУ. И каждый день пробегать под козырьком старого «Националя», где в любой мороз без шапок — иностранцы с жизнерадостными, в высшей степени белозубыми улыбками.

Наш зубной врач рассказывал: пришла в поликлинику одна американка, сняла зубы, дала ему посмотреть. Так он всем носил — показывал: не зубы, а игрушка!

Этот путь Женька выучит наизусть, на память, шаг за шагом, как стихотворение. Журнальный киоск Телефоны-автоматы. Театральная касса.

Дворами пойдешь — срежешь угол, выйдешь на Никитскую, а там до Зоологического музея рукой подать.

Все дышит историей в этих дворах. Здесь учится Юрин друг в Первом медицинском. Он говорит, у них в институте такие древние аудитории, кино можно снимать про Сеченова и Боткина.

Нижние окна старинные, мутные, грязные, заглянешь — пол глубоко, но видно, что там студенческая столовая. Люди макароны с котлетами уплетают, яблочный компот пьют.

Глянула Женька в соседнее окно — Господи Боже! На металлическом столе мертвец! Бледные вокруг него лица, согбенные фигуры в белых халатах с огромными книгами на коленях.

Анатомичка, морг, жуть.

Жизнь многомерная! Все перемешалось: алые «тойоты», серебристые «вольво», геологоразведочный институт, студенты-геологи с волевыми подбородками, кухня ресторана, швейцары, официанты, толстые тетки какие-то в кожаных пальто, шум машин, звук шагов, снег, смех, болтовня… И тишина, шелест страниц, запах формалина, публика, расположившаяся на железных стульях анатомического театра.

Ну, правда, потом звенит звонок, они захлопывают книги: бац, бац, «Руководство по анатомии»; и идут, идут на Тверскую, выходят, и пошло-поехало, зима и жизнь ощущаются еще сильнее!..

В Зоологическом музее мимо скелета мамонта Женька проследовала туда, где «посторонним вход воспрещен», и заблудилась среди стеллажей, костей, аквариумов и высоких распахнутых дверей.

Входи в любую, вроде никого нет. Никакой скученности не наблюдается. И очень сильная бесприютность. Сыростью пахнет, старостью. Столы почему-то повернуты спинами к окну.

Женька выдвинула ящичек, а там труха. Высохшие травы экспедиции 1902 года в Монголию и Китай.

Как привидения, из-за шкафа появились два серьезных подвыцветших гражданина. У них шел спор, тягучий, на целый час. О некой мухе. Один называл ее циклопической, другой — всего-навсего гигантской.

Первый давай примерами из учебников и монографий давить, мол, и более мелких насекомых именовали циклопическими. Тот спор длился и длился, и если туда заглянуть, то и сейчас можно застать их спорящими.

По коридору пробежала тепло одетая сотрудница музея с полной банкой сверчков. Женька кинулась за ней. Тетка юркнула в отдел рептилий. Среди разбросанных бумаг, печатных машинок, географических карт она открыла террариум с песком. По песку сновали ящерицы гекконы.

— Кушайте! — стала хлебосольная женщина угощать гекконов сверчками. — Ах ты мой миленький, ты мой хорошенький крымский геккончик! Что это у тебя на губе? Надо к ребятам отнести, чтобы тебя полечили.