Игорь Минутко - Костры на площадях

— Вон склеп князей Вахрушиных, — прошептал Карасик.

И все увидели совсем рядом среди старых темных дубов большой мрачный склеп. Он был из серого гранита, потемневший от дождей и времени; два скорбных ангела стояли у тяжелой двери, опустив головы; а крыша была острой, как у теремка, железо проржавело во многих местах, и через него росла бурая трава; самую макушку крыши венчал позолоченный крест; мраморные ступени вели вниз, в усыпальницу…

Все это Федя разглядел сквозь ветки дубов, пока отряд осторожно приближался к склепу.

— Стоп! — шепотом приказал отец.

И все замерли.

— Смотрите… — с изумлением прошептал вдруг кто-то.

Из узкого окна склепа торчала железная труба, и слабый дымок курился над ней.

— Что же это такое? — прошептал Федя.

— Тише! — Карасик сделал страшное лицо; вдруг крайнее изумление расширило его глаза. — Гляньте!

Сбоку от склепа в густой чаще бузины сушились белые кальсоны.

— Вот тебе и привидения, — тихо сказал дядя Петя.

Подкрались совсем близко к склепу. И тут все услышали, что там, внизу, за тяжелой дверью наигрывают на гитаре. Хриплый голос пел:

— Ребята, в сторону! — приказал Федин отец. — Товарищи, внимание!

Щелкнули затворы винтовок.

— За мной! — скомандовал отец, и у Феди сердце забилось чаще: какой же смелый у него папка! Вот Федя еще немножко вырастет и тоже будет таким же смелым.

Врываются в склеп Федин отец и дядя Петя с наганами в руках, за ними — шесть рабочих с винтовками.

— Поднять руки! — слышит Федя голос отца.

Какое-то движение в склепе.

Что-то стеклянное падает и разбивается.

Тихо.

Федя и Карасик спускаются по мраморным ступеням, входят в склеп.

Тут тепло, даже душно.

Топится жаркая буржуйка.

Горят в разных углах несколько свечей.

На каменных гробах-плитах — бутылки из-под вина, соленые огурцы, сало нарезано толстыми кусками, хлеб, бараний бок; разбросана колода карт.

И стоят с поднятыми руками восемь человек — с пьяными, тупыми, ничего не понимающими лицами. Один из них в офицерском кителе без погон, молодой, заросший, опухший, держит в руках гитару. А сбоку у маленького узкого окошка свалены в кучу белые простыни и стоят, прислоненные к отпотевшей стене, высокие ходули.

«Вот оно что! — догадывается Федя. — На ходулях прыгали».

— А я думал, настоящие привидения, — разочарованно шепчет Карасик.

— Ну что же, господа прыгунки, — говорит Федин отец. — Отпрыгались. Давайте выходить по одному.

И тут яростно ударяет гитару об пол молодой человек в офицерском кителе.

Переломился гриф у гитары. Жалобно застонала она всеми своими струнами.

— Видать, нервный господин, — говорит дядя Петя.

— Скачук, произведите обыск! — приказывает Федин отец.

— Есть!

При обыске были обнаружены две дохи — бывшего хозяина скобяной лавки Петрухина и сторожа с базара, пустой кошелек девушки Кати, кошелка из-под яиц и другие награбленные вещи. А также в склепе были найдены разные съестные припасы, ящик с бутылками дорогого французского вина и три колоды карт. В одной из гробниц прямо на останках какого-то князя было спрятано оружие: два карабина, наганы и ручной пулемет английского образца в разобранном виде.

Так перестала существовать банда грабителей-прыгунков.

На следствии выяснилось, что банда состояла из уголовных преступников, которых деникинцы, отступая, выпустили из тюрьмы; возглавляли ее два белых офицера, оставленные в Васильевске для подрывной работы и диверсий.

…Наконец, выпал снег, и началась зима.

Ждали приказа о выступлении — так много новых войск прибыло в Васильевск, так шумно было кругом, так все жило нетерпением.

Федя тоже хотел скорее увидеть наступление Красной Армии. Только одно огорчило его — предстоящая разлука с Карасиком, замечательным выдумщиком и самым бесстрашным мальчиком из всех ребят, каких Федя знал до сих пор.

Сквозь сон Федя слышал, как далеко, видно на улице, пропел горн, пропел высоко и тревожно, и тотчас в казарме началось движение, сутолока. Все еще не проснувшись, Федя чувствовал, что пустеет классная комната, в которой он жил, что люди спешат куда-то. «Ведь это на фронт!» — подумал Федя во сне и сделал усилие над собой, чтобы проснуться.