Игорь Минутко - Костры на площадях

— То верно. — Бледный человек нахмурился.

Федя остался на крыльце дома, а весь отряд разбрелся по имению, по саду собирать на сходку мужиков. Теперь Федя мог рассмотреть статуи по бокам дверей. Одна была разбита, видно, ударом топора; она была безголовая, с одной рукой и в глубоких трещинах. Вторая статуя невредима. Взглянул на нее Федя и замер, потрясенный. Перед ним стояла мраморная нагая женщина, она приподнялась на цыпочки, вытянулась в струнку, дивно красивая и таинственная: лицо ее было холодно и надменно, и в то же время в нем угадывал Федя и грусть, и затаенное ожидание чего-то, и казалось, бьется жилка на ее мраморном желтом виске. От статуи невозможно было оторвать взгляда, и Федя чувствовал, как новая, неведомая ему раньше сила наполняет его…

Федя очнулся от гула голосов. Он увидел, что у крыльца собралась большая толпа мужиков, взъерошенных, потных, с красными злыми лицами; кто был в тулупах, а кто в одних рубахах с расстегнутыми воротами; многие держали в руках топоры. А на крыльце стоял дядя Петя с поднятой рукой и все кричал:

— Тише, тише, граждане!

Стало тихо, только слышалось возбужденное дыхание толпы.

— Так вот, мужики, какое дело, — начал дядя Петя. — Послал нас к вам революционный пролетариат города.

— Пошто послал? — хрипло выкрикнули из толпы.

— Скажу. — Дядя Петя поправил шапку, и по этому суетливому движению Федя понял, что он волнуется. — На помощь послал.

В ответ сорвалось сразу несколько голосов:

— Нам землю надоть!

— Землицы бы!

— Когда раздел будеть?

— Землю получите! — Дядя Петя возвысил голос. — Есть на то специальный декрет Советской власти, подписанный товарищем Лениным. Сказано в нем: землю — крестьянам!

Толпа мужиков замерла, потом ахнула, забурлила, загалдела.

— Тише, тише, граждане, тише! — кричал дядя Петя. — Землю, говорю, получите. А вот одно нам неясно.

И увидел Федя, как разом насторожились все мужики, а один дед с иконописным лицом даже корявую руку к уху приставил.

— Неясно нам, зачем дом помещичий разоряете. Грабежом, можно сказать, занимаетесь. Зачем сад рубите? Кому от этого польза?

Зашумели мужики, затолкались.

— А чо жалеть? Они нас не жалели!

— Камень не горить, а то б петуха пустили!

— Попили Вахметьевы нашей крови…

— Дом ентот у нас, что кость поперек горла!

Еще долго кричали они, долго успокаивали их и дядя Петя, и отец, и другие рабочие. А Федя никак не мог понять, откуда у мужиков такая лютая злость. «Видать, помещик Вахметьев был что ни на есть кровопийца», — решил Федя.

Когда мужики наконец умолкли, дядя Петя сказал твердо:

— Помещики никогда не вернутся. А дом их, сад, все имущество берет под свою охрану Советская власть. Дом мы опечатаем, а кто сорвет сургуч, знайте — будем его считать врагом революции. — Дядя Петя помолчал. — И вот еще что, мужики. Кто чего унес из барского дома — обратно несите. Подобру прошу. Ведь для вас же, дурьи головы, все сохраняем.

Мужики что-то приуныли, вроде бы смутились, разошлись тихо.

Вечером, когда отряд сделал все дела в имении и собрался уезжать, Федя увидел у крыльца целую кучу вещей: стулья с гнутыми ножками, картины в золоченых рамах, какие-то диковинные одежды, пахнущие нафталином.

Когда сходка разбрелась, отец сказал Феде:

— Ну, солдат, идем дом опечатывать.

Вместе с другими рабочими Федя прошел через сломанные двери и сразу попал в такую обстановку, о существовании которой до сих пор он и не подозревал даже.

Сначала Федя увидел сверкающий золочеными стенами зал, пронизанный таинственным серым светом; свет струился из широких окон. А за окнами была туманная дальняя даль, деревенька, сбегавшая с холма, гряда серых ветел и на крутом берегу застывшей реки церквушка с темными, видать, старыми-престарыми куполами… Шаги гулко отдавались по паркетному полу, и было чуть-чуть жутко идти по этому залу.

Вслед за отцом Федя поднялся на второй этаж по широкой мраморной лестнице; фигуры бронзовых негров по бокам держали подсвечники. Негры провожали Федю спокойными, равнодушными взглядами, от этих взглядов было тоже немного жутко.

Прошли по стеклянной галерее; почти все стекла здесь были разбиты, и осколки скрипели под ногами. Галерея привела в небольшой зал, круглый, с низким потолком, разрисованным белыми воздушными ангелами — у них были счастливые, безмятежные лица.

На середине зала стоял черный блестящий рояль; его крышка была исковеркана ударами топора, отлетел кусок полированной доски, и обнажились струны. Федя осторожно тронул клавиши, и рояль ответил ему стоном, будто жаловался на то, что с ним так жестоко и так несправедливо обошлись. И у Феди дрогнуло сердце, рояль показался ему живым существом. И вообще Федя почувствовал себя вдруг во власти этого необыкновенного, будто из сказки, дома; потерянно бродил он по комнатам, маленьким залам, у него рябило в глазах от картин на стенах, от мраморных статуэток в спальнях с шикарными кроватями, он был подавлен великолепием и роскошью, которые окружали его, и никак не мог понять — это не укладывалось в его сознании, — как в таком волшебном доме могли жить злые, жестокие люди.