Константин Курбатов - Чуть-чуть считается

Гитара медленно поднялась к стриженому на плечо. Парни повернулись и осторожно пошли прочь. Вася Пчёлкин боязливо тронулся за ними.

– А ты, шкет, погоди! – сказал ему дед. – Твоим великовозрастным дружкам я своё отношение высказал. Тебе – ещё нет. Как тебя звать?

– Вася Пчёлкин он, – сказала Люба. – Он первый хулиган у нас в школе. И драчун. Он нас пугает, что всех по очереди переловит и…

– Погоди, Люба, – остановил её дед, – я тебя ни о чём не спрашивал. – И приказал: – Подойди ко мне, Пчёлкин!

Команда застала Васю в тот момент, когда он поднимал правую ногу для очередного шага. Вася очень торопился, но шага так и не сделал. Вася Пчёлкин застыл, точно охотничья собака на стойке.

– Подойди сюда, Пчёлкин, – повторил дед.

И Пчёлкин опустил ногу и приблизился к деду. Парни в отдалении остановились тоже, хмуро прислушались.

– А ты какой дорогой идёшь, Пчёлкин? – спросил дед. – Ты гражданин или кто? Давно с этими поэтическими юношами дружбу водишь?

Уши у Васи торчали, как два лопуха. Луч солнца, пробившись сквозь зелень деревьев, бил Васе в затылок, и уши у него горели красным цветом.

– Вино с ними пил? – спросил дед.

– Не, – качнул головой Вася. – Вино я только немного попробовал. Они сами всё выпили.

– Немного? – сказал дед. – Чуть-чуть, значит? Ну, это, Пчёлкин, другое дело. Чуть-чуть у нас в расчёт не принимается. На могилах чуть-чуть покривлялся, винца чуть-чуть выпил. Что тут особенного? Правда? Ты верующий?

– Зачем… верующий? – просопел Вася, поднимая глаза.

– Ну, в бога ты веришь?

– Ничего я не верю, – надулся Вася.

– А это? – ткнул дед в голую Васину грудь, на которой висел маленький крестик.

– Так это просто так, – хмыкнул Вася, запахивая рубашку. – Для красоты это.

– И красиво? – спросил дед. – Нравится?

– Так красиво же…

– А в фашистской Германии, – сказал дед, – многие для красоты вместо вот такого крестика свастику носили. Ты бы сейчас её надел? Просто так, для красоты.

– Что я, фашист какой-нибудь? – буркнул Вася.

– Может, и не фашист, – сказал дед, – но и не гражданин. Тебе ведь всё едино – что крест, что красная звезда, что пионерский галстук. Убеждений-то у тебя нет. Какой дорогой ты идёшь, не знаешь.

– Я больше не буду, дяденька, – неожиданно плаксивым голосом затянул Вася. – Честное слово, не буду. Отпустите меня. Люба наговаривает, что я такой. Она сама… Она знаете, что про меня завучу наврала… А я её даже ни разу за это и не ударил. Отпустите меня, пожалуйста, дяденька. Я больше никогда не буду. Она врёт, что я обещал их по одному переловить. Врёт она. Я пошутил. Я… Вот хотите, я ещё их теперь и защищать буду?

– Что про тебя, Пчёлкин, Люба сказала завучу? – спросил дед.

– Про резинку она сказала, – заторопился Вася. – Будто я жевательную резинку в школу принёс. А я вовсе в тот день и не приносил.

– Вот что, – выдохнул дед, – иди от меня подобру-поздорову, пионер Вася Пчёлкин. Но если я ещё когда увижу тебя с этими гитаристами или с крестом вместо пионерского галстука… не взыщи, Вася.

– А вы в школе про меня не скажете? Только чтобы и они, – кивнул Вася на ребят. – Пусть они тоже… Я ведь…

– Торговаться со мной собираешься! – приподнял палку дед. – А ну, марш отсюда! Живо!

Вокруг безмолвно стояли могилы. С крестами, со звёздами, вовсе без всего. И ребята неожиданно совсем по-иному увидели все эти могилы. И словно даже немножечко узнали что-то очень важное, может, самое важное, обо всех тех людях, которые лежали тут под землёй. Ведь большинство из них наверняка были гражданами. Большинство! Потому что иначе не было бы сегодня ни города на Волге со Старым театром, «пожаркой» и телевизионной мачтой на Вознесенье, не было бы вообще ничего. Не было бы и той замечательной страны, в которой родились Витя, Федя и Люба.

Наверное, те двое парней с гитарой тоже поняли это. Когда Вася Пчёлкин юркнул в кусты, они медленно повернулись и ушли. Они ушли молча, потихоньку, не задев гитарой ни одной ветки.

Чем ближе конец учебного года и желанный пятый класс, тем труднее досиживать последние уроки. Всего-навсего восемь деньков осталось до летних каникул. Восемь! А там гуляй себе целый день и делай, чего захочешь. Хоть вниз головой ходи, хоть вверх всеми своими тормашками!

В коридоре длинно запел звонок. Четвёртый «б» враз ожил, захлопал крышками парт. Кое-кто даже вскочил. Вот и ещё один денёк позади!

– Это ещё что такое? – сказала Светлана Сергеевна, – Ну-ка все на места! Неужели вы за четыре года так и не привыкли, что звонок даётся не для вас, а для учителя?