Константин Курбатов - Чуть-чуть считается

– Только учтите, – шагнул вперёд Федя, – если вы дотронетесь до Любы хоть пальцем, то…

– То что, мой храбрый рыцарь? – ласково спросил Вася.

– Тогда увидите – что, – буркнул Федя.

– Я увижу? – уточнил Вася.

– Угу, – подтвердил Федя.

– Ай, караул, – тихо сказал Вася. – Ай, убивают. Хуг!

И тотчас к Фединому лицу рывком вылетела, будто выстрелила, пчёлкинская ладонь. На ладони у Васи безобидно лежала горстка жевательной резинки.

– Угощайтесь, ребятёныши, – нежно улыбнулся Вася. – А то, когда я начну вас бить, у вас зубки повыскакивают. Жевательная резинка очень предохраняет от зубного выскакивания.

Выстрелившая в лицо ладонь не произвела на Федю того впечатления, на которое рассчитывал Пчёлкин. Федя не отшатнулся, не дёрнулся в сторону. Он, не двигаясь, смотрел в самые Васины глаза. Смотрел, строго сдвинув брови.

На Любу же внезапно вылетевшая Васина ладонь произвела совсем иное впечатление. Люба испуганно отпрянула и прикрылась руками. При этом ещё она с дрожью в голосе сказала:

– Спасибо, Вася Пчёлкин, нам не нужно твоей жевательной резинки.

Пугать, как известно, интересно лишь тех, которые тебя боятся. Чего Пчёлкину было пугать Федю Прохорова, когда он оказался вон какой? Вполне понятно, что Пчёлкин сразу переключился на испугавшуюся Любу.

– Бери, кроха, бери! – полезли в самое Любино лицо пальцы с грязными ногтями. – Угощаю ведь. Бесплатно.

– Спасибо, мы не хотим, – пискнула Люба. – Нам не надо, Вася. У нас есть такая резинка. Честное слово. Точно такая же.

– Такая же? – почему-то удивился Вася, будто, кроме него, никто больше не мог достать подобной резинки. В голосе у Васи появилась настороженность. – Как это… такая же?

– Ну… точно такая.

– Врёшь, – сказал Вася.

– Честное пионерское.

– Покажи.

– Вот, пожалуйста. – И Люба достала из кармашка завёрнутую в яркую обёртку дольку.

На обёртке синело небо и желтели роскошные ананасы. Долька была из остатков той самой резинки, что дал ребятам иностранный мальчик.

– Тю! – воскликнул Вася Пчёлкин. – Так это не ты ли наврала на меня Ивану Грозному? Завуч мне всё время эту резинку совал, доказывал, что это я принёс её в школу. А я в тот день как раз ничего и не приносил. Мне даже любопытно сделалось.

В левой руке Пчёлкин держал горстку жевательной резинки. Он зажал её в кулак, а правой рукой схватил Любу за косы.

– Ах ты такая-сякая! – закричал Вася. – Да я сейчас из тебя мокрицу сделаю! Да я…

Если хочешь что-нибудь сделать, то нужно меньше об этом говорить. Лучше всего действовать вообще без вступительных слов и длинной подготовки. Вася Пчёлкин несколько затянул подготовку. Поэтому он не успел сделать из Любы мокрицу. Федя, обычно такой медлительный и не очень расторопный, неожиданно нагнулся и резко нырнул головой вперёд. Голова у Феди была большая и крепкая. Федина голова угодила точно в пчёлкинский живот. Вася Пчёлкин ойкнул, сложился, будто перочинный ножик, пополам и с маху сел на асфальт.

– Я вас предупреждал, – буркнул Федя, держа в боевой готовности голову и кулаки. – И вам ещё хуже будет, если вы не отстанете от Любы.

Недоуменно хлопая светлыми ресницами, Вася Пчёлкин сидел на асфальте. Сидел и держался за живот. Вокруг Васи яркими пятнышками горели на асфальте цветастые дольки жевательной резинки.

– Ну… кончики, – угрожающе произнёс Вася, – поднимаясь.

Однако Люба с Федей не стали дожидаться, пока Пчёлкин поднимется. Люба с Федей единодушно дали могучего стрекача.

И вот тогда-то Вася Пчёлкин и крикнул им вдогонку те самые слова – про то, что он всё равно переловит теперь ребят поодиночке и вставит им вместо ног деревянные спички.

На кладбище, навестить могилы родителей, дед Коля ходил каждый раз, когда приезжал в родной город. Но теперь так получилось из-за хлопот с этой квартирой, что то в военкомат было нужно, то в милицию, то в жилищную контору, то в горисполком. Одних бумаг, разных там справок, потребовалась целая куча. И ещё деду очень мешала боль в пояснице. Стоило деду немного понервничать, как его сразу валило с ног. Бабушка постелила на диване тюфячок и под него сунула большой лист фанеры. Дед сам такое придумал, говорил, что ему на фанере не так больно.

Про госпиталь, на котором настаивала бабушка, и врачей дед и слышать не хотел.

– Как-нибудь, Маняш, и сами одолеем этот насморк, – твердил он, морщась от боли. – Тоже мне болезнь – радикулит. И не такое одолевали.