Юлия Бийе - Война Катрин [litres]

Я наскоро оборудовала фотостудию, затянув одну стену большим куском черной ткани, и Сара привела сниматься самых маленьких. Когда она усаживала их по одному на стул, то гладила по головке, всячески успокаивала, а потом становилась у меня за спиной и просила улыбнуться. Но малыш готов был скорее расплакаться, ведь фотография так изменит всю его жизнь. Сара веселила их как могла, строила разные гримасы, а потом начала ставить мне рожки – я догадалась, потому что, поглядев на меня, малыши начинали хихикать.

Люк в это время печатал на машинке, ставил фальшивые печати, выдумывал подписи, и белые листки бумаги превращалась у него под руками в удостоверения личности. Потом он их тер и мял, чтобы они не выглядели слишком новенькими. Эта часть работы была особенно деликатной: в зависимости от возраста ребенка документ не должен был выглядеть ни слишком потрепанным, ни только что выданным. Некоторые из них Люк опускал в воду, «купал», а потом сушил между двух промокашек.

Под конец Люк сфотографировал и меня.

В тот же вечер мы закрылись в лаборатории и стали проявлять пленки. Непривычно было чувствовать рядом чужого человека в моей знакомой наизусть лаборатории. В темноте я ощущала это соседство, и по мне пробегала дрожь, становилось тревожно и приятно, тепло и странно. Мы работали практически молча, я угадывала движения Люка, опережала их, помогала как могла, передавая проявитель и фиксаж, подвигая ванночки еще до того, как он попросит. Время от времени он давал мне советы, что-то объяснял по ходу дела, и я слушала, стараясь запомнить, чтобы все записать в свой синий блокнотик, как только выйду из лаборатории. Переходя с места на место, мы невольно натыкались друг на друга, встречались наши руки, я чувствовала его дыхание затылком. И, как ни старалась, мне не удавалось иногда избежать случайного беглого соприкосновения. Мы друг друга не видели, мы чувствовали, и меня это волновало. Люк спросил, какое имя я себе выбрала для удостоверения, а я ничего не смогла ответить, так была напряжена из-за близости наших тел, так старалась избежать ее, неуклюже ударяясь то о ванну, то о шкаф в своем знакомом до сантиметра пространстве. Мне было жутко жарко, щеки у меня пылали. Хорошо, что в темноте ничего не видно. В конце концов я промямлила, что согласна на любое, какое дадут, потому что сама просто не могу кем-то притворяться.

Он сказал шепотом, будто делился со мной секретом, что его младшая сестренка Катрин чем-то на меня похожа. Она тоже темненькая, тоже живая, мечтательная и такая же нежная, ласковая и красивая, как я. И я сразу же согласилась, пусть будет Катрин. Да, из-за намека на сходство с младшей сестрой настоящего фотографа, которого наверняка никогда в жизни больше не увижу. Потому что я тоже… мечтательная, нежная… И красивая.

Мы с Сарой рассматриваем свои новые удостоверения личности: Сабина Ленуар и Катрин Колен. Всех собрали в столовой, и Чайка объявила обитателям Дома детей, что с сегодняшнего дня некоторых из нас надо будет называть новым именем. Она особо подчеркнула, что если кто-то в неподходящую минуту ошибется, то подвергнет товарища смертельной опасности, поэтому все до единого, маленькие и большие, должны «вживить» в себя новые имена. Выражение вызвало смешки, но Чайка строго повторила:

– Вы отвечаете за жизнь своих товарищей, не забывайте об этом никогда.

Смешки стихли. Землеройка начала перекличку «новичков», каждый из нас должен был встать и громко ответить «здесь», чтобы все хорошенько запомнили, как его теперь зовут. Перекличку будут устраивать четыре раза в день, так мы привыкнем откликаться и называть себя новым именем, мы сольемся с ним, так что оно будет выскакивать автоматически.

Катрин Колен, Катрин Колен, Катрин Колен, я заставляю себя повторять свои новые имя и фамилию перед сном, потом когда просыпаюсь, потом в темноте лаборатории. Катрин Колен, Сабина Ленуар, Катрин Колен, Сабина Ленуар… Исписываю этими именами строку за строкой у себя в дневнике.

– Раш… Ой, Катрин! Бегом на кухню! Быстрее! Беда!

Я только взялась за дневник, начала писать и тут услышала, как Сара-Сабина зовет меня через окно первого этажа. Голос какой-то надтреснутый, есть от чего встревожиться. Я бросила тетрадь на постель и помчалась через две ступеньки вниз по лестнице. На кухне сидели Мышь, Жанно, Сара, Землеройка и Жирафа и слушали радио нашей поварихи. Бесстрастный женский голос без конца повторял одно и то же: Операция «Весенний ветер»: более десяти тысяч евреев арестованы и заперты на Зимнем велодроме.