Мишель Кастильо - Танги

— Мне хотелось бы иметь такого красивого и умного сына, как ты.

Это его растрогало. Он знал, что она прямодушна. Он взглянул на нее, улыбнулся и погладил по седым волосам. И они двинулись дальше.

Завод дымил. В темном воздухе огни, казалось, поднимаются в небо. Где-то совсем близко волны разбивались о подножие горы.

В пещере на этой горе Танги провел однажды ночь, свою первую ночь на свободе. Он улыбнулся при этой мысли. Как он вырос с тех пор!

В понедельник Танги отправился на работу. Он представился Кико, своему мастеру. Кико был каталонец, высокий, плотный человек с добродушным лицом. Они сразу понравились друг другу. Кико отвел Танги на разработку; у него будет не очень трудная работа, время от времени он сможет передохнуть.

С семи утра до семи вечера, с часовым перерывом, Танги стоял в маленьком поезде, отвозившем известковую породу для цемента из карьера на завод. Поезд въезжал в заводской двор и проходил под высокими цилиндрическими печами, в которых цемент обжигали при очень высокой температуре. Рабочие уверяли, что это лучшие печи в Европе. Танги не мог об этом судить. Он был доволен и говорил себе, что наконец-то сам зарабатывает на жизнь. Он гордился этим и старался работать как можно лучше. Он исполнял свои обязанности очень тщательно, как если бы завод принадлежал ему. Он радовался, когда говорили, что дела идут хорошо или что грузовые суда пришли за мешками с цементом. Он интересовался приказами по заводу, ростом производительности. Но наступил день, когда он спросил себя: зачем он так старается? Никто не обращал на него внимания. Одна только служащая магазина улыбалась ему, когда он проезжал мимо нее в поезде. И Танги понял, что он ничто на этом заводе, изрыгающем пламя по ночам. Его работа не имела иного смысла, кроме того, что не давала ему умереть с голоду.

Конечно, где-то там, наверху, существовала контора управляющего. Но Танги никогда не видел ни конторы, ни управляющего. Этот управляющий был для него мифической личностью, человеком, который распоряжается по телефону, имеет секретаря или двух, а может, и трех секретарей; ему ничего не стоит выгнать Танги, а тот даже не сможет ему возразить.

Танги спрашивал себя, как окружающие его люди могут жить в таком рабском подчинении. Он силился и не мог понять, почему они соглашаются работать день за днем, никогда не видя своего управляющего. И тут ему открылась истина: они привыкли. Да, они привыкли. Привыкли к своей бесправной жизни; привыкли иметь лишь самые скудные и примитивные желания. Всю неделю они жили в ожидании воскресенья; работали, надеясь как-нибудь купить платье дочурке или обеденный стол. Они довольствовались тем, что становились людьми лишь раз в неделю — по воскресеньям. В этот день они купались на пляже или ходили в заводское кино. Они говорили: «Нечего нам ходить в Ситжес, а то еще распугаем порядочных людей». Танги удивляло такое смирение. Он не мог примириться с их долготерпением и покорностью. Сам он всегда боролся и теперь говорил себе, что эти люди не знают, не отдают себе отчета в том, что они сильны и могут вступить в борьбу.

Завод мало-помалу поглощал людей. Во главе его стоял немец. Говоря о нем, рабочие плевали на землю. Но этим и ограничивалось их возмущение. Немец установил множество правил, которые делали жизнь рабочих более тяжелой, чем когда бы то ни было. Например, детям рабочих завода ни в коем случае не разрешалось искать места на стороне. Они были заранее связаны с заводом контрактом. Если родители посылали детей работать в Барселону, они тотчас же теряли свое место, и их выгоняли из убогой квартиры. Затем, чтобы обеспечить себе дешевую рабочую силу, немец заключил контракт с государством, которое снабжало его рабочими. На завод приходили товарные поезда, привозившие оборванных и голодных жителей Мурсии. Их перевозили в запечатанных вагонах, с одним «коллективным паспортом». Днем им было запрещено выходить из вагонов. Директор «предлагал» заключить с ними договор, который представлялся им «сказочным». Затем администрация помещала в газете сообщение, что директор и рабочие заключили «дружеское соглашение» и, «принимая во внимание снижение цен», выработали новый тариф для оплаты труда, по столько-то пезет в час.

Танги получал 18 пезет в день. Он работал еще два часа сверхурочно, по 3,75 пезеты в час. Таким образом, он зарабатывал всего около 25 пезет. Некоторые рабочие вырабатывали до 32 пезет со сверхурочными, это был самый высокий заработок. Мастера получали до 40 пезет. Однако жизнь не только не дешевела, а, напротив, все дорожала. Танги знал, что Себастьяна с трудом сводит концы с концами. В четверг ей уже приходилось брать в заводском кооперативе в долг под субботнюю получку.