Мишель Кастильо - Танги

Вечером он сунул Гюнтеру под одеяло половину полученного хлеба. Он с нетерпением ждал, когда его друг залезет на нары. Но вот Гюнтер поднялся и тут же спустился вниз. Он взял Танги за руку:

— Спасибо.

— Не мне. Спасибо доброй немецкой женщине, которая мне его дала.

Гюнтер помолчал, потом сказал:

— Не сердись на ребят, которые обидели тебя. Они делают то, чему их учат. Они жестоки, потому что их так воспитали. Самое печальное, что это наше будущее поколение: то самое, которое должно создать новый, лучший мир.

Танги ничего не ответил. Он посмотрел на Гюнтера, взял его руку и поцеловал:

— Я знаю, Гюнтер…

Температура упала до 30 градусов ниже нуля. А снег все шел и шел. Над лагерем гулял восточный ветер. Деревянные бараки трещали. Работы на воздухе пришлось прекратить. Но ежедневные сборы продолжались. Каждое утро и каждый вечер заключенные должны были строиться и стоять «смирно» на плацу. Капо ходили по рядам. Всякий раз кого-нибудь недоставало. Порой эти поверки тянулись больше полутора часов. Некоторые заключенные падали от истощения. Их били по щекам, чтобы привести в чувство. Эсэсовцы были очень падки на такие забавы. Один из эсэсовцев, молодой человек лет девятнадцати, сын коменданта, изобрел новый способ «быстро оживлять» упавших заключенных: он хлестал их по лицу и по ногам мокрой тряпкой…

Танги уже не мог возмущаться. Он равнодушно смотрел на все, что творилось кругом, как будто видел это всю жизнь. Он почти не думал о прошлом, и воспоминания понемногу стирались в его памяти, оставляя лишь пустоту в глубине души: смутную тоску по далеким дням, которых словно и не было вовсе. Он потерял всякую надежду выйти на свободу. Он знал, что война убивает детей, женщин и стариков; теперь со смертью боролось лишь его похожее на скелет тело и безмерная нежность к Гюнтеру. Он жил в другом мире, не в том, где родился. Здесь, в лагере, добро и зло, горе и радость не имели никакого смысла. Люди довольствовались тем, что они еще не умерли; они научились радоваться каждой минуте, вырванной у смерти, как крупной победе. Они научились не разговаривать. Каждый жест приобретал новое, почти символическое значение. Этими жестами люди как бы утверждали перед другими свое существование.

Бараки не отапливались, и температура в них все падала. Заключенные гибли от холода. Летом и осенью они тоже умирали каждый день. Но с наступлением зимы началась настоящая эпидемия смертей, охватившая все бараки. По утрам в каждом из них лежало по семь-восемь трупов. Начальство создало «бригаду могильщиков». Двое арестантов должны были выносить мертвецов из барака, раздевать, относить в специальную палатку и передавать их одежду в дезинфекционную камеру. Каждый вечер после поверки появлялась тощая кляча, запряженная в громыхающую телегу, и увозила трупы из «морга». Глядя в окно барака, Танги видел двух заключенных, которые хватали тело под мышки и за ноги, раскачивали его и забрасывали на телегу. Они повторяли эти движения столько раз, сколько было мертвецов. Затем телега уезжала, нагруженная застывшими трупами, похожими на манекены.

Вначале Танги не мог понять, почему он не сходит с ума. Но потом он уже ничего не пытался понять. Он смотрел на все равнодушно.

Как-то в отхожем месте Танги узнал, что умер Миша. Ему сказал об этом заключенный-еврей. Он еще рассказал Танги, что немцы изобрели новое страшное оружие и в несколько дней раздавят и американцев и русских.

Танги вернулся в барак, уткнулся носом в окно и стал смотреть, как могильщики входят и выходят из палатки на краю лагеря. У него было тяжело на душе. Он думал о Мише и вспомнил, как тот однажды посмотрел на него на дороге. Что-то давило ему горло и щипало глаза. Он вздрогнул и поднял воротник своей шинели… Потом он пожал плечами: «Мы все подохнем один за другим… Все… Они никого не оставят в живых. А потом, со своим новым оружием, перегонят всех людей в Германию». Танги подумал, что, может быть, немцы уже разрушили Париж. Он вспомнил день, когда ехал на немецком грузовике и в первый раз увидел силуэт Эйфелевой башни, а потом спокойную воду Сены, которая, казалось, застыла. Что сталось с госпожой Пюиделливоль? Женщин увезли дальше, в другой лагерь. А с красивым юношей? А со старым евреем? Танги не видел его среди заключенных. Вероятно, и они все тоже умерли.

Рождество 1942 года. Танги никогда его не забудет. В этом мире молчания и смерти оно было печальной передышкой, минутой возродившейся надежды. За несколько дней до праздника заключенные принялись чистить бараки, украшать их еловыми ветками, гирляндами из цветной бумаги; они писали разные изречения на дверях… Затем наступил сочельник.