Григорий Кругликов - У самых брянских лесов

Мама ложкою с длинным черенком помешивает в котле, привешенном на таганке над костром, пшенный кулеш. Ароматный запах щекочет в носу.

Ребята тесным кольцом окружили костер — кто сидит на корточках, кто стоит — ждут не дождутся команды играть в ложки. А малыши, Нюра, да Топочка, да Сопочка, устроившись на коленях у бати, у сестренки Мани и у Большуна, приумолкли. И что им во сне грезилось? Этого я у них не допытывался…

Вот так и жили-поживали, да добра припасали на том берегу у Усовья озера, у самых брянских лесов. А по правде сказать — с сохи на борону перебивались, как говаривала бабушка Сыроежка, день с квасом, а порою и с водою.

А отец и мать поучали:

— Беритесь-ка, ребятухи, за сошку. И чего стопаешь, то и слопаешь…

Да вы и сами покумекайте, какой разбег на трешку в месяц мог сделать наш отец со своим потомством? Всего-то его заработка и хватало на три — четыре пуда хлеба.

Не вольготнее отцу жилось и на своей родине, в Красном селе. Вырос он в бедной многодетной семье, прихватил и подневольной жизни — барщины, а пришло время — в солдатах шесть годков отшагал. И лишь после этого обзавелся семьей. Да, хлебнув крестьянской нужды, бесхлебья, плюнул на хозяйство и ушел внаем.

— Шилом молочка не нахлебаешься, голод не тетка, куска хлеба не подаст, — говаривал батя.

Но работа у барина — глядеть за барским лесом — тоже была не сладкой. Надо было и барину угодить, и мужиков не обидеть.

Прибиваются, бывало, к лесу мужики — голь перекатная. Кому пару дубков на полозья для саней, кому надрать лыка для лаптишек, а главное — все поголовно бедствуют без дров. И похлебку надо сварить, и ребят в студеную пору обогреть — а где дрова взять? Поневоле только украсть в лесу.

Батя же никогда не накрывал мужиков на месте преступления. А нарубит мужик дров, уложит их в сани, закрепит да под низ воза еще пару дубков и березок запрячет на оглобли. И скажет: «Ну, Буланка, трогай…» Тут-то неожиданно и появляется батя:

— Ну, хозяин! Попался? Топор выкладывай.

Мужик робел и упрашивал:

— Помилосердствуй, Григорьевич! Дровины в дому тюкнуть нечем. Как же мне без топора?

Но топор все же выкладывал.

— Э, друг-приятель, — говорил батя. — А пень по какому случаю в пояс оставил? А сучки?

Мужик скидывал зипун, бросал на снег шапку и принимался за пень. Под самый корень его срубал. Подбирал на воз все до единого сучка.

— Ну, теперь ступай, скатертью дорога. Да гляди мне вперед.

А чего глядеть вперед? Или пни по пояс не оставлять, или вовсе носа в лес не показывать? Этого батя не объяснял. Мужик трогал с возом дров, но без топора.

— Батя, зачем топор отобрал? — спрашивали мы. — Отдашь ведь обратно?

— Отдать-то отдам, не солить же его… А гляди, по пути повстречает мужика приказчик, а не то и барин вывернется и к мужику: «Топор давай!» Мужик — на лесника. А дрова-то доставит до дому в полном порядке. Вот и выходит: и волки сыты, и козлам чего достанется…

А денька через два-три мужик заявляется к бате:

— Дядя Федя! Топорик!

— Вот там в углу гляди. Выбирай, который на тебя смотрит…

В этом и была вся батина строгость.

Был он человек незлобивого, мягкого нрава, и дети липли к нему, как мухи на мед. Потеребить ли бороду или так потереться, отбою от них не было.

Бывало, расшумимся мы, и мама скажет:

— Хоть бы ты, отец, утихомирил их малость! Голова кругом идет…

— Вот я до вас доберусь! Мало не будет! — пообещает батя. Но ни до одного из нас за всю свою долгую жизнь так и не добрался.

— Чтоб я да своего ребенка тронул. Николи рука не подымется.

А когда на широкую батину ладонь попадал малышка и батя подбрасывал его под потолок, трудно было понять: кому из них приятнее?

— Ну, ну, отец, подкидывай всех подряд, — говорила мама. — Право, ты и сам глядишься как малое дитя…

Но когда было надо, мог он крепко постоять за свое потомство. И как-то выходило всегда так: если беда с детьми приключится, он, словно чуя неладное, тут же появлялся на выручку.

Однажды от молнии загорелся на лугу стог барского сена. Поначалу охватило его пламя, а потом сникло — дым повалил. Мы — да к стогу: как не полюбоваться таким редкостным зрелищем. Не беда, что и дождь брызгал. Но тут же к стогу подлетел и управляющий имением на буланом жеребце. И, ни слова не говоря, начал работать увесистой ременной плеткой.

Мы — врассыпную. Но далеко ли улепетнешь от такого наездника. Он настигал нас поодиночке и все злее полосовал плеткой.