Григорий Богослов: О себе самом и о епископах

version="1.0" encoding="utf-8"?> religion_orthodoxy religion_christianity religion_rel Григорий Богослов Святитель О себе самом и о епископах

Обличения Григория в адрес недостойных клириков звучат как пророческое предупреждение всем будущим поколениям священнослужителей. В XI веке с подобными обличениями к епископам и священникам своего времени обращался Симеон Новый Богослов, явно находившийся под влиянием Григория. До тех пор, пока в Церкви остаются архипастыри, недостойные своего призвания, слово Григория сохраняет свою актуальность.

Вопреки моему обычаю помещать на сайте [http://www.danuvius.orthodoxy.ru/] только свои переводы, для нижеследующего текста сделано особое исключение.

Дело в том, что о подготовке помещенного внизу перевода мне было известно давно. Этот перевод делался исключительно по инициативе еп. Илариона (Алфеева). Занимаясь свт. Григорием Богословом, еп. Иларион обнаружил существенную лакуну в русских переводах, которая, несомненно, была вызвана цензурными соображениями. На самом деле, в русских переводах существуют и другие лакуны (список см.: БВ 3. 2003. С. 332–333, 340 (современные издания); 348 (PG), однако это, можно сказать, единственная и самая значительная лакуна из числа сочинений, изданных у Миня.

Перевод был выполнен свящ. (тогда еще аспирантом) А. Ястребовым. Под руководством Ю. А. Шичалина он занимался Евсевием Кесарийским и опубликовал в сборниках ПСТБИ реферат на основании SC по Евсевию и кое-какие переводы. Затем он благополучно был направлен в Италию и, возможно, более не будет заниматься наукой. Однако если бы любой студент, желающий стать священником, был вынужден сделать пару-тройку переводов с греческого, полагаю, наши переводы и уровень духовного образования заметно сдвинулись бы с мертвой точки. В настоящее время, по слухам, еп. Иларион, помимо очередной защиты в Германии своих книг (уже по истории имяславия), организовал небольшое учебное заведение в своей епархии — даст Бог, и оно внесет в будущем какую-то маленькую лепту в святоотеческие переводы. Во всяком случае, еп. Илариона следует горячо поблагодарить за его инициативу и превосходное предисловие, потребовавшее, видимо, определенного мужества от новопоставленного и самого молодого епископа в современной иерархии РПЦ.

Однако, несмотря на то, что я знал о подготовке перевода, сам факт публикации поначалу прошел мимо меня. Журнал ЦиВ очень плохо распространяется, а данный номер вообще оказался труднодоступным (например, он отсутствовал даже в библиотеке ИС РПЦ, получающей номера ЦиВ прямо из ОВЦС). В интернете также этого перевода не оказалось, хотя ни данный номер ЦиВ, ни перевод не защищены знаком охраны авторского права. Надеюсь, ни еп. Иларион, ни свящ. Алексий Ястребов не будут в претензии, что я предал более широкому распространению перевод, который, в противном случае, остался бы малоизвестным.

Несколько слов в дополнение к сказанному еп. Иларионом и переводчиком.

Стихотворение написано шестистопным ямбом. Язык подлинника не архаический (в отличие от стихотворений свт. Григория Богослова, написанных гекзаметром на гомеровском диалекте) и вполне прозрачный. Перевод сделан прозаический, фактически подстрочник, причем излишне пространный. Однако, на первый беглый взгляд, существенных ошибок не заметно.

Это произведение сочинено свт. Григорием сразу по оставлении кафедры после II Вселенского Собора. Не думаю, что личная обида превалировала: скорее, сами впечатления побудили святителя излить свою горечь. И в самом деле, его переход на Константинопольскую кафедру состоялся исключительно по настоянию свт. Василия Великого и не был вызван уже тогда начатой — по сути, антиканонической — практикой перемещения с кафедры на кафедру как знак карьерного роста (настоящий бич церковной жизни, как епископской, так и приходской). Святитель серьезно относился к своим обязанностям, считал себя ответственным за судьбу паствы. Знакомство со столичной жизнью Нового Рима, постоянные интриги, возможность лицезреть воочию и «изнутри» епископат, собравшийся на Второй Собор — переполнили чашу терпения святителя. Конечно, фигура Максима Киника могла играть определенную роль (кстати, выпады против длинных волос комментатор мог бы присоединить к общему «досье» на Максима, ибо они встречаются и в других творениях святителя с поименным указанием на Киника). Однако сводный образ епископата дает впечатляющую картину нравов византийской иерархии.