Григорий Богослов: О себе самом и о епископах

Взгляд Григория на священнослужителей своего времени, как явствует из приведенных строк и из публикуемой ниже поэмы «О себе самом и о епископах», был весьма пессимистичным. Может даже показаться, что он сгущает краски, что он слишком субъективен в оценках. Свергнутый с константинопольского престола собратьями-епископами, Григорий был на них сильно обижен: в этом, несомненно, одна из причин его обличений в их адрес. Однако неверно было бы сводить весь пафос Григория к личным обидам. В том, что произошло с ним самим, он видел не столько свою личную трагедию, сколько отражение общей кризисной ситуации, складывавшейся в Восточной Церкви конца IV века. На его глазах происходило постепенное порабощение Церкви миром, массовое обмирщение епископата и клира. Образ епископа как пастыря, духовного наставника и старца, обладающего, в силу своих высоких духовных качеств, непререкаемым авторитетом в глазах паствы, постепенно сменялся образом епископа как государственного сановника, участвующего в светских церемониях, послушно следующего указаниям гражданских властей не только в церковно-административных, но также и в догматических вопросах. Грань между Церковью и миром, между «царством духа» и «царством кесаря» постепенно стиралась.

Процесс обмирщения клира и «огосударствления» Церкви, начавшийся со времени Константина Великого, приведет в эпоху Юстиниана (VI в.) к официальному провозглашению идеала так называемой «симфонии» между государством и Церковью — «симфонии», при которой Церковь фактически потеряет независимость и окажется в полном подчинении светским властям. В иконоборческую эпоху (VII–VIII вв.) византийский епископат из-за своего приспособленчества настолько утратит авторитет в глазах паствы, что народ будет обращаться за духовным руководством не к представителям «официальной Церкви», а к монахам, {110} которые во многих случаях окажутся главными защитниками православной веры против еретичествующих императоров и послушных им епископов.

Григорий Богослов не мог не видеть, в какую бездну скатываются представители церковного руководства, когда следуют законам «мира сего»; именно поэтому он всеми силами противился обмирщению епископата и клира. В своих стихотворениях он говорит о наказании, которое ждет недостойных клириков на Страшном Суде, вспоминает о библейском потопе и гибели Содома как прообразах Судного дня:

Остановитесь, друзья! Прекратим упражняться в нечестии! Почтим, наконец, Бога, святыми жертвами! И если мы убеждены, извлечем пользу из сказанного мною; если же слово мое и седину мою покрывает наглость юнцов, или тех ворон, которые громко и безумно накликают на меня тучу {7} 7 «Воронами», «галками» и «юнцами» Григорий называет своих противников на II Вселенском Соборе. , то свидетельствуюсь рукой бессмертного Бога и страшным днем… Что я им не сопрестольник, не сотрудник, не собеседник, не спутник ни в плавании, ни в дороге. Но пусть идут они своим путем, я же тем временем буду искать себе Ноев ковчег, чтобы в нем спастись от страшной погибели, потом же избежать, пребывая вдали от злых, и попалившего Содом горького и невыразимого дождя {8} 8 PG 37,1242–1243. .

Обличения Григория в адрес недостойных клириков звучат как пророческое предупреждение всем будущим поколениям священнослужителей. В XI веке с подобными обличениями к епископам и священникам своего времени обращался Симеон Новый Богослов {9} 9 См.: Гимн 58-й. , явно находившийся под влиянием Григория. До тех пор, пока в Церкви остаются архипастыри, недостойные своего призвания, слово Григория сохраняет свою актуальность.

Епископ Подольский Иларион

{111}

Очевидно, что эта поэма является добавлением и продолжением предыдущей, описывающей жизнь Григория, поэтому первая и вторая не только могут, но, более того, и должны рассматриваться как единое произведение {10} 10 Традиционный взгляд на эту поэму как на дополнение к знаменитой поэме О своей жизни — II, 1, 11 (смотри, например: Gregorio Nazianzeno. Fuga e autobiograna. Traduzione, introduzione e note a cura di L.Viscanti, Collana Testi Patristici 62, Roma 1987) в последнее время оспаривается. На основании того, что Григорий не упоминает имени своего преемника, св. Нектария, делается вывод о том, что произведение написано не позже 9 июля 381 года, дня последнего заседания, на котором председательствовал свт. Григорий. Кроме того, в настоящей поэме имеется четкое хронологическое указание, позволяющее ее датировать именно 381 годом (см. ст.101). Поэма /, 1, 11 датируется, напротив, началом 382 года (см.: С. Jungck. Gregor von Nazianz, De vita sua. Einleintung, Text, Übersetzung, Kommentar.Heidelberg, 1974). Из этого делается вывод о том, что поэма /, /, 12 предшествует /, /, 11. Впрочем, незнание, точнее, неупоминание имени Нектария не может служить указанием на то, что произведение написано ранее ухода свт. Григория с константинопольской кафедры: лучшим доказательством этого являются слова самого автора (ст. 21). . В настоящей поэме ничего не говорится ни о Египте, ни о деяниях Константинопольского собора, ни об императоре, ни о том, что он совершил. Все это со всей подробностью изложено в предыдущей, называющейся — О своей жизни. Григорий, конечно, не обошел бы молчанием эти события, если бы взял перо под впечатлением недавних оскорблений, и в настоящей поэме положил бы начало повествованию о причиненных обидах. Одно упущено в предшествующем изложении: автор не назвал причину выпавших на его долю несчастий, и не рассказал о том, какие средства для уврачевания того порока были использованы: все это будет изложено в настоящей книге.