Мария Грипе - ...И белые тени в лесу

«Ну как, нравится? – написала она. – Или, по-твоему, надо было выбросить эти блокноты?»

Нет, зачем же. И в то же время я слегка содрогнулась при мысли о том, что все слова, когда-либо кем-то произнесенные вслух, были бы вот так записаны! А может, это и хорошо? Тогда бы мы уж наверняка хорошенько обдумывали свои слова, прежде чем произнести их вслух.

– Это же никому не повредит.

Розильда серьезно кивнула. Ведь она и хранит их, потому что не хотелось бы забывать свои собственные слова. Сначала Розильда не относилась к словам так бережно, но потом жестоко за это поплатилась. Она глубоко задумалась и покивала головой.

Я поняла, что она намекает на свою немоту, и хотела было сказать, что если бы нам приходилось расплачиваться за каждое необдуманно сказанное слово, которое случайно сорвалось с языка, тогда бы все люди стали немыми, – но об этом я говорить не стала. Розильда уже думала о другом.

Она показала мне, что все блокноты расставлены на полках в определенном порядке, на каждом стоит год, месяц, день и даже время начала и конца разговора. Ну и конечно же, там было написано, с кем она разговаривала.

Свободного места на полках почти не осталось, но Розильда со смехом написала, что в замке есть еще много таких башенных комнат.

Для блокнотов с нашими разговорами у нее была специальная полка. И блокноты для меня тоже были отдельные. Как и для Арильда.

«И для твоего брата Карла, конечно, тоже».

Для разговоров с остальными Розильда использовала общий блокнот, а когда он заканчивался, начинала новый. Но наши беседы были такими интересными, что Розильде хотелось сохранить их отдельно. Она с довольным видом сообщила мне, что наша полка скоро заполнится до конца, потом кивнула на соседние, полупустые: в те годы она почти ни с кем не разговаривала.

Среди полупустых были так называемые «школьные полки», где хранились блокноты, оставшиеся с тех времен, когда в замке был учитель. Розильда и Арильд не ходили в обычную школу. У них были гувернантка и домашний учитель. В школьных блокнотах Розильда записывала ответы на вопросы учителя. Она немного полистала их, со смехом кивая на свои немногословные ответы.

Розильда считала, что сама себе была лучшим учителем. Ни один из преподавателей подолгу в замке не задерживался: всем им казалось, что здесь слишком тоскливо и одиноко, ни одного из них она так толком и не узнала.

Вот она и пыталась научиться всему сама. Например, иностранные языки – здесь ей никакой учитель не нужен. Она ведь все равно не может говорить, поэтому и произношению ее учить не имеет смысла. А вот читать и понимать книги Розильда и так умеет, этому она научилась сама.

Как правило, у них с Арильдом был один и тот же учитель, но некоторые уроки Арильду были неинтересны. Учить иностранные языки – это для него только время зазря терять. Он выучил самое необходимое из грамматики – ровно столько, сколько ему было нужно, чтобы с трудом читать своих любимых философов в оригинале. По философии у него был свой учитель.

Розильде тоже хотелось ходить на уроки философии, но Амалия ее отговорила. Философия – это не для молоденьких девушек. Розильда улыбнулась, вспоминая ее слова.

«Понятно, что дело было в общем-то не в самой философии, которая мне могла бы как-нибудь повредить. Это все из-за учителя. Он был красивым мужчиной».

И все-таки как бы то ни было, Розильда ухитрилась записать несколько бесед, которые украдкой вела с этим учителем. Она взяла блокнот и полистала, показав мне, какими обстоятельными были ее ответы на задаваемые им вопросы, – не сравнить с односложными фразами из остальных школьных блокнотов.

«Мы разговаривали о жизни, – написала она. – Это называлось „философия жизни“.

Розильда кивнула с очень серьезным видом и поставила блокнот на место.

Она снова села на табуретку, обвела комнату взглядом. В глазах ее лучилось удовольствие. Затем она написала:

«Представляешь, если я бы захотела, то могла бы посчитать все свои слова! Немногие могут этим похвастаться!»

У меня голова закружилась, когда я подумала о том, что рядом со мной человек, который в буквальном смысле черным по белому записал каждое свое слово, когда-либо обращенное к другому человеку.

Это было в один из первых дней, думаю, мы еще и недели не пробыли в Замке Роз, а мне уже казалось, что мы с Розильдой давно знакомы, и с каждым днем она становилась все более искренней и открытой. Конечно, иногда, бывало, она вдруг замыкалась в себе. И тогда ее лицо казалось непроницаемым, а глаза были подернуты какой-то таинственной завесой. Мысли ее витали где-то далеко-далеко, меня она не замечала. Но Розильда легко возвращалась к действительности. Она хотела жить в настоящей реальной жизни.