Елена Усачева: Не время для шуток

Однажды, когда ей было плохо, когда мать сказала: «Так получилось» – и ушла от них навсегда, Маканина поменяла имя: с тупого «Ольга» на красивое «Олеся». Что бы такое еще поменять?

Она уснула, но и во сне продолжала доказывать: она не виновата в том, что Галкин – дурак. Сон ее был до того глубок, что она не услышала, когда все вернулись.

– Маканина! Вот откуда у Галкина деньги? Ведь это скандал! Он в музей с бутылкой пришел!

Когда второй раз на дню твое пробуждение сопровождает видение учительницы, это уже можно считать дурным знаком.

На этот раз Людмила Ивановна была просто в бешенстве.

– Какие деньги? – простонала Олеся. Почему ее не хотят оставить в покое? Откуда опять взялся Галкин?

– На что он покупал пиво?

Маканина окончательно проснулась и села. В класс заходили расстроенные ребята. Один Галкин был, как всегда, весел. Олеся вспомнила его вчерашнее настроение.

– Ну ты, Олеська, совсем с головой распрощалась. – Лиза опустилась на стул и раздраженно перекинула ногу на ногу. – Ему же деньги давать нельзя. Он на башку слабый.

– Он попросил… – Температура чуть спала, но во всем теле ощущалась слабость – не хотелось ни говорить, ни двигаться.

– Он бы у тебя еще что-нибудь попросил! – Курбаленко с такой энергией закрыла сумку, что «молния» взвизгнула. – Меньше бы проблем было.

Лиза была раздражена, и Олеся не понимала, почему. Вроде бы она ничего не сделала – лежит себе, болеет. Заболела-то она по их вине! Обещали в два прийти, а сами… Пусть на самих себя и обижаются. Не надо было придумывать эту дурацкую поездку на кладбище. Хотели развлечений – вот и получили. У нее попросили денег – она дала. А на что их потратили – это уже не ее забота.

– Зато прокатились с ветерком, – довольно улыбался Васильев. – На скорости шестьдесят туда и на ста двадцати обратно.

Галкин сидел на подоконнике и делал вид, что его этот разговор не касается. Сейчас ему было хорошо.

– Ой, ой, он еще улыбается! – Людмила Ивановна слабым движением руки попыталась столкнуть Серегу с подоконника. – Хоть бы извинился перед классом. Вот достались вы мне в наказание!

Рядом с Олесей присела Ксюша. Подозрительно долго смотрела в окно, а потом заговорила:

– На что ты надеялась? Он же не отдаст. Или он тебе пообещал что-нибудь?

– Что пообещал?

Олеся не могла отвести взгляда от Ксюшиной руки, свисающей как раз перед ее глазами. Ногти у Рязанкиной были аккуратно обработаны и покрашены ярко-красным лаком. Маканина не уставала удивляться этой особенности – у Ксюши всегда все было аккуратным, и во внешности, и в одежде. Олеся никогда не видела, чтобы этот самый лак хотя бы разок облупился или был неровно положен.

Ксюша продолжала:

– Если бы он не стал размахивать бутылкой прямо перед носом у контролерши, мы бы прошли. А так – даже во дворец войти не успели. Развернули нас и путевку отобрали. Я подумала, если вы с Галкиным специально договорились, чтобы нам поездку испортить, то у вас все хорошо получилось. Ну, вроде как ты на нас обиделась…

– Что?

Слова Рязанкиной с трудом пробивались сквозь жар, в котором тонула реальность.

– Но знаешь, на будущее, – Ксюша склонилась ниже и перешла на шепот, – никто тебе этого Галкина не навязывал, ты сама согласилась с ним остаться. Поэтому никаких обид быть не должно. Устроишь такое еще раз, пеняй на себя!

– Что?

Голос у Ксюши был плавный, красивый, поэтому значение фраз до Олеси доходило не сразу, часть она прослушала, увлекшись самим звуком голоса. Совет «пенять на себя» вернул ее к реальности.

– Если у вас такое понимание, то пускай он с тобой сидит, что ли. – Ксюша выпрямилась. – Мы хотя бы последний день нормально проведем.

– А не пошли бы вы со своим Галкиным! – неожиданно громко воскликнула Олеся.

В классе наступила тишина.

– Эй, чего это опять – Галкин?

Голос Сереги перекрыл последовавшие за возгласом Олеси свистки и смешки.

– А что? – Рязанкина подняла невинные глаза. – У нас последний день остался, а мы его здесь просидим. И все из-за того, что кто-то кому-то лишнюю сотню отдал!

– Ну ладно. – Маленькие пухлые ручки Людмилы Ивановны так и порхали в воздухе. – Ты уже за всех все решила.

– Да уж, Ксюшенька, нехорошо получается, – в тон химичке заговорил Васильев. – Не стоит так отдаляться от товарищей. Нельзя ставить свои желания превыше коллективных!

– Ой, подумаешь, – покачала головой Рязанкина. – Как будто ты не хочешь того же, чего хочу я.