Элинор Портер - Поллианна вырастает

В тот день тете Полли еще не раз представился случай взглянуть на Поллианну удивленно и вопросительно. Поллианна всем была недовольна. Огонь не загорался, ветер трижды расшатал один и тот же ставень, который пришлось каждый раз закреплять заново, а в крыше обнаружилась еще и третья дыра. Почта принесла Поллианне письмо, вызвавшее у нее слезы (хотя никакие расспросы тети Полли не заставили племянницу сказать почему). Даже обед не удался, да и после него было бесчисленное количество других неприятностей, вызвавших раздраженные, мрачные замечания.

Но во второй половине дня проницательно-недоверчивое выражение вдруг стало бороться с прежним недоуменно-вопросительным во взгляде тети Полли. Если Поллианна и заметила это, то не подала вида. Ее раздражительность и недовольство ничуть не уменьшились. Однако еще задолго до шести часов подозрение во взгляде тети Полли превратилось в уверенность, нанеся позорное поражение недоумению и сомнению. Впрочем, как ни странно, новое выражение вскоре заняло место этой уверенности, выражение, которое, по существу, было просто веселым огоньком. Наконец, после особенно горьких сетований со стороны Поллианны, тетя Полли в шутливом отчаянии подняла руки:

— Хватит, хватит, детка! Сдаюсь! Признаю, что побита моим же оружием. Можешь… радоваться этому, если хочешь, — заключила она с мрачной улыбкой.

— Я знаю, тетечка, но ты сказала… — с притворной скромностью начала Поллианна.

— Да-да, но никогда больше не скажу, — с чувством перебила ее тетя Полли. — Что это был за день! Не хотела бы я пережить другой такой. — Она заколебалась, чуть заметно покраснела и продолжила, с явным усилием: — Более того, я… я хочу, чтобы ты знала… я понимаю, что последнее время не очень хорошо играла в игру… но теперь я собираюсь… постараться… Да где же мой носовой платок? — добавила она резко, роясь в складках своего платья. Поллианна вскочила и мгновенно оказалась возле тетки.

— Но, тетя Полли, я не хотела… это была… просто шутка, — дрожащим голосом сказала она с глубоким раскаянием. — Я и не думала, что ты так к этому отнесешься.

— Конечно же ты не думала, — отозвалась тетя Полли со всей резкостью суровой, сдержанной женщины, которая питает отвращение ко всякого рода сценам и проявлениям чувств и смертельно боится показать, что взволнована. — Ты полагаешь, я не знала, что ты задумала это как шутку? Неужели ты думаешь, что если бы я видела в этом попытку проучить меня, я… я… — Но сильные молодые руки Поллианны сжали ее в крепких объятиях, и она не смогла договорить.

Поллианна была не единственной, для кого та зима оказалась очень тяжелой. В Бостоне Джимми Пендлетон, несмотря на все его напряженные усилия занять чем-нибудь свое время и ум, обнаружил, что никак не может полностью изгнать из своих грез некие смеющиеся голубые глаза и до конца стереть из памяти некий горячо любимый, веселый голос. Джимми говорил себе, что, если бы не миссис Кэрью и не возможность быть ей полезным, жить не стоило бы. Но даже у миссис Кэрью не все радовало его, так как там всегда был Джейми, а его присутствие наводило на мысли о Поллианне — нерадостные мысли. Джимми был совершенно уверен в том, что Джейми и Поллианна любят друг друга, и не менее глубоко убежден в своей моральной обязанности отступить в сторону и освободить дорогу обиженному судьбой Джейми, и потому ему даже не приходило в голову в чем-либо усомниться. О Поллианне он не хотел ни говорить, ни слышать. Он знал, что и Джейми, и миссис Кэрью получают от нее письма, и когда они рассказывали о ней, он заставлял себя слушать несмотря на душевную боль, но всегда старался как можно скорее изменить тему разговора, а в своей собственной переписке с ней ограничивался самыми краткими и самыми редкими посланиями. Для Джимми Поллианна, которую он не мог назвать своей, была ни чем иным, как источником страданий и огорчений, и он даже обрадовался, когда пришло время покинуть Белдингсвилл и вернуться к учебе в Бостоне: находиться так близко к Поллианне и вместе с тем так далеко от нее оказалось для него сущей пыткой.

В Бостоне со всей лихорадочностью беспокойного ума, ищущего возможности отвлечься от тяжелых мыслей, Джимми взялся за осуществление планов миссис Кэрью, касающихся ее любимых молодых работниц, и все свободное время, какое только оставалось у него после учебы, отдавая этой работе, к огромному удовольствию и благодарности миссис Кэрью.