Элинор Портер: Возвращение Поллианны

Уэтербай, молодая дама, остановилась у парадной двери одного из домов на Федеративной авеню. Собранная и целеустремленная, она всем своим существом, от шляпки, растрепанной ветром, до туфель на плоской подошве, казалось, излучала здоровье.

— С добрым утром, Мэри! Сестра у себя? — обратилась она к выбежавшей на ее звонок юной служанке, и в ее голосе прозвучала непреклонная решимость.

— Да, мэм, миссис Кэрью у себя, но только… — девушка заколебалась, — она мне строго-настрого наказала не впускать никого посторонних.

— Ну я-то не посторонняя, надеюсь, ты это понимаешь? — ухмыльнулась мисс Уэтербай. — Вот увидишь: меня она примет с распростертыми объятиями. Не бойся, я всю вину беру на себя! — Она кивнула головой, отводя возражение и испуг, мелькнувшие в глазах девушки. — Так где она? В гостиной?

— Да, мэм, но все же…

Делла, однако, не стала выслушивать дальнейших возражений и ринулась к парадной лестнице. Потом она безо всякого смущения вбежала в холл и нажала кнопку возле приоткрытой двери.

— Да, Мэри! — послышался за дверью безучастный голос. — Делла, так это ты? — Голос тотчас переменился, наполнившись любовью и радостью. — Девочка моя, откуда, какими судьбами?

— Да, вот пришла. Только я совсем ненадолго. Я по делам из санатория с еще двумя сестрами, и скоро надо возвращаться. Ой, я тебя даже не поприветствовала, — она наклонилась и поцеловала миссис Кэрью.

Та вновь нахмурилась и слегка отстранилась. Радость и заинтересованность, мелькнувшие на ее лице в первую минуту встречи, уступили место унылому раздражению, ставшему привычным для всех, кто имел дело с этой женщиной.

— Ну да, я так и знала. Ты и часу не можешь пробыть в этом доме.

— В этом доме… — Делла попыталась беззаботно рассмеяться, но что-то резко переменилось в ее настроении. Теперь она смотрела на старшую сестру с нескрываемой печалью. — Руфь, милая, я не могу. Поверь, я никогда не могла бы здесь жить, — последние слова она постаралась выговорить с нежностью.

— Я, право, не возьму в толк, почему ты… — В голосе Руфи звучало уже нескрываемое раздражение.

Делла нервно покачала головой:

— Ты отлично все понимаешь, Руфь. Я не могу всему этому сочувствовать: угрюмость, дни бесцельного существования, упоение тем, какая ты бедная и несчастная.

— А если я в самом деле бедная и несчастная?

— Значит, надо попытаться стать счастливой!

— Почему? И что может меня изменить?

Делла Уэтербай резко выпрямилась.

— Руфь, выслушай меня! — повелительным тоном обратилась она к сестре. — Тебе тридцать три года. Ты вполне здорова. Во всяком случае, была бы здорова, веди ты себя подобающим образом. Временем ты не связана и денег у тебя, прости, не в обрез. И если тебе до сих пор никто еще этого не сказал, то говорю я: стыдно превращать свой дом в египетскую усыпальницу и требовать от бедной служанки, чтобы она, как цербер, никого не пускала на твой порог!

— Но я не хочу никого видеть!

— Так захоти, заставь себя!

Миссис Кэрью с тоской поглядела на сестру и отвернулась к стене:

— Мне жаль, Делла, что тебе не дано уразуметь. Я не такая, как ты. Я не могу забыть.

По лицу младшей сестры пробежала тень:

— Я понимаю. Джейми. Я тоже ни на один час не забываю о нем и не могу забыть. Но чем больше мы будем хандрить, тем меньше надежды на то, что мы его обретем! Для поисков нужна энергия.

— Я восемь лет держалась. Восемь лет я искала его! — возмущенно выкрикнула миссис Кэрью сквозь слезы.

— Да, Руфь, — стараясь быть спокойной, отвечала ей Делла. — Мы искали его восемь лет и будем искать еще. Пока не отыщем его или пока нас не станет. Но жить так, как ты живешь, это просто невозможно!

— А я вот не представляю себе, как можно искать и в то же самое время делать разные другие дела.

После этих слов сразу воцарилось молчание. Младшая сестра смотрела на старшую с тревогой и одновременно с осуждением.

— Руфь, — заговорила она теперь уже раздраженным тоном. — Прости мою прямолинейность, но что же, ты так и будешь заживо себя погребать? Ты теперь скажешь, что вдовство обязывает. Но что ты за вдова? Ты вышла замуж за старого человека, с которым не прожила и года. Ты была еще девчонка, мало что смыслившая в жизни. Оно тебе почти приснилось, твое замужество! Я, может быть, несправедлива отчасти, но все равно не может быть такого горя, чтобы им омрачилась целая жизнь.