Александр Исбах - Золотые кувшинки

Я сидел на сцене, в группе присяжных заседателей, и чувствовал себя по меньшей мере депутатом Конвента. Это, однако, не мешало мне искать в зале одну близко знакомую девушку - Нину Гольдину. Смотрит ли она на меня?

- Граждане судьи, не будьте чувствительными. Истинный гуманизм состоит не в том, чтобы даровать жизнь одному предателю, а в том, чтобы, уничтожив этого предателя, спасти сотни и тысячи жизней! Во имя счастья человечества, - взволнованно сказал Фильков, и тут он, к неудовольствию Баркова, несколько вышел из роли, - мы будем беспощадно уничтожать бандитов и изменников!

Это уже никак не вязалось с текстом Ромена Роллана. Но Фильков тут же поправился:

- Граждане судьи! Я требую смертной казни для гражданина Дантона и его сообщников!

Весь зал зашумел. Дантон вздрогнул и пошатнулся.

Он здорово играл, Закстельский! Всё это было совсем как в жизни.

Потом говорил защитник Шемшелевич. Он побледнел и от волнения заикался. Он говорил о заслугах Дантона, о жестокости якобинцев, требовал сострадания.

- Гражданин председатель и граждане судьи! - поднял Шемшелевич свой указательный палец. - Объявляя смертный приговор Дантону, вы вынесете смертный приговор Республике!…

С каждым словом он терял самообладание. Он истерически выкрикивал отдельные слова.

Председатель суда Барков, смущённый, испуганный, подал ему стакан воды. Всё смешалось на сцене, и нельзя было разобрать, где история и где действительность.

Всё это называлось в нашем театральном мире «уничтожением рампы».

- Граждане судьи, я требую свободы для Жоржа Жака Дантона, - совсем тихо сказал Шемшелевич и, обессиленный, сошёл со сцены.

Суд удалился на совещание.

Никогда в истории не происходило столь изумительного совещания присяжных заседателей. Судьбу французского депутата Конвента и министра, гражданина Жоржа Жака Дантона из департамента Арси Сюр Об, проживающего в Париже, на улице Кордильеров, должны были решить: гражданин Соломон Розенблюм - бывший подрядчик, ныне производитель работ Комитета государственных сооружений, гражданин Фёдор Сепп - учитель чистописания, пения и немецкого языка, бывший заместитель председателя «Союза русского народа», гражданин Степан Войнович (под псевдонимом «Степан Алый») - поэт и фельетонист, гражданин Аронштам - аптекарь, гражданин Василий Снегирёв - красноармеец, и я - гражданин Александр Штейн, десятник, ученик пятой группы и председатель совучдепа.

Мы сидели в уборной Дантона - Владислава Закстсльского. Зеркала отражали наши фигуры, а на стульях валялись разнообразные парики, пышные бутафорские костюмы и оружие.

Нашего решения ждал весь народ, весь театр.

По сценарию Баркова, заседание присяжных должно было длиться всего только три минуты. Вышло, однако, не так.

- Я предлагаю, - сказал Фёдор Иванович Сепп, избранный старшиной, - вынести оправдательный приговор. Дантон невиновен. Это самая светлая голова Республики! Если бы Дантон остался жив, Республика не погибла бы. Граждане присяжные, мы должны быть гуманными!

Сепп явно вкладывал в слово «гуманизм» другой смысл, чем Фильков.

Я переживал мучительные минуты. Я сомневался в необходимости судить Дантона, жалел его. Всё-таки Закстельский сильно подействовал на меня своей игрой. Может быть, Дантон ошибался, но он был героем. Разве можно его сравнить с Вениамином Лурье или даже с суховатым Кудриным, игравшим Робеспьера!

Соломон Розенблюм поддержал Сеппа. В какой-то мере я понимал, что, оправдывая осуждённого народом и историей Дантона, Розенблюм и Сепп бросают вызов и Филькову, и всем большевикам. Я понимал, что мне (а себя я считал представителем большевиков на этом необычайном совещании), нужно добиться осуждения Дантона.

По я не мог послать этого замечательного человека под нож гильотины.

Вот уже и Степан Алый, из соображений гуманности и из дружеских чувств к Закстельскому, присоединился к Сеппу.

Вот уже и аптекарь Аронштам голосует за оправдание.

Надо спешить. Уже стучат в дверь и напоминают, что это всё-таки театр и зрители ждут.

А неизвестный красноармеец в большой папахе, Василий Снегирёв? Он ещё не высказался. Снегирёв встал, оправил гимнастёрку, пригладил рыжеватые усы.

- Товарищи… - жёстко сказал Снегирёв. - То есть граждане! - поправился он. - Неправильно. Я считаю так: товарищ Фильков доказал ясно - Дантон помогал белому генералу. Значит, не может быть пощады! А что говорил он красно, так это пустяки. Предлагаю: расстрелять Дантона! - И он тяжело сел, решительно махнув рукой.