Эмиль Офин - Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

— Часовщик в районе удивился. Говорит: «Кто же на такие хорошие часы ставит простое стекло?» Смотрите, Лев Григорьевич, какое вставил! Теперь можете спокойно драться. Небьющееся!

Ответом Ваське была гробовая тишина. Все мы опустили глаза. Все, кроме Левы и Сереги.

Наш молодой комсорг сказал Ваське:

— Тебя только за смертью посылать. Скажи на милость, больше суток пропутался.

А Лёва проворчал:

— Весна-то на носу. Кто кузова будет чинить? Пушкин?

С этими словами наш бригадир проследовал к буфету и приволок в своих ручищах сразу полдюжины пива.

— Садись, Василий Трифонович, рядом со мной. — Тут он посмотрел на Степку Лузгина своими ласковыми черными глазами. — И всех прошу. Лёва Королевич угощает, граждане пассажиры.

Костя Бондарчук и Лёва Королевич соперничают всегда и во всем. И не только из-за медсестры Кати. Это началось у них еще с того времени, когда мы впервые пришли в степь. Тогда спали еще в палатках и по утрам разогревали машины на двадцатиградусном морозе. Теперь-то мы живем в нормальных домах, а по вечерам смотрим кино или танцуем в клубе на главной усадьбе, где у нас, как выражается Лёва, «функционируют» разные кружки. Теперь нам смешно вспомнить о том, какими героями мы себя воображали.

Больше всех, конечно, задавался Лёва Королевич. О себе он говорил не иначе как во множественном числе и начинал всегда со слов: «У нас в Одессе…» или: «Мы, покорители целины…» При этом Лёва посматривал на нас своими ласковыми цыганскими глазами сверху вниз, покровительственно, что, впрочем, было ему не трудно, принимая во внимание его рост — сто восемьдесят девять сантиметров. Вообще Лёва любит пофилософствовать и щегольнуть всякими звонкими словечками. Не бывает такого собрания, где бы он не произнес речь. А вот Костя Бондарчук, тот, наоборот, молчаливый. Когда Лёва начнет донимать его своими насмешками, да ещё при Кате, Костя нахохлится, засопит и норовит молча нанести Лёве оскорбление действием — ткнуть кулаком под бок или двинуть ногой под тощий зад. И тогда Лёва говорит: «Фу, как некрасиво. Мы, покорители целины, должны применять грубую физическую силу более элегантно и рационально. Например, сделать за смену лишний рейс с удобрениями».

Тут надо сказать, что за рулем автомобиля Лёва Королевич — бог. Никто в нашем совхозе не ездит быстрей, На уборочной Лёва сидит за рулем как припаянный. Когда он спит? Никому не известно! Сто километров из глубинки до элеватора его грузовик с двумя прицепами покрывает в рекордное время. Летит этакая махина по степи, как самолет по небу, слышно её за много километров. Со стороны смотреть — дух захватывает.

Правда, Костя Бондарчук тоже шофёр высокого класса. Но он не трезвонит о себе, как Лёва, а молча наступает ему на пятки. Например, прошлой осенью Лёва сообразил: зачем ему в разгар работы заезжать в совхоз на заправку? Взял да и пристроил на свою машину запасной бак для горючего да еще краник такой приладил, чтобы, не вылезая из кабины, прямо на ходу переключать подачу топлива. В течение двух дней Лёва обогнал Костю на целый рейс. Но на третьи сутки Костина машина вышла в степь с таким же добавочным баком, а потом это новшество появилось и у каждого из нас.

Лёва обозвал тогда Костю обезьяной и ехидно заметил, что «у нас в Одессе аналогичных пижонов сажали ездить, извиняюсь, на ароматных бочках», и, покосившись на Катю, добавил: «Рожденный ползать, летать не может. Всё равно я его обставлю…» И обставил. На этот раз он придумал такой фокус: пришел к своему дружку, плотнику Ваське Ефимову, тот нарастил борта Левиной машины всего на одну доску, но это дало возможность Леве грузить зерна почти на целую тонну больше. Кажется, совсем просто, но придумал это дело почему-то именно Лёва. Немудрено, что переходящие вымпелы обкома комсомола — и за посевную, и за уборочную — перестали быть переходящими: они прочно поселились в нашей бригаде.

Вообще Лёва мастак на всякие выдумки по технической части. Помню, в первую целинную зиму разбушевалась однажды пурга. А тут, как назло, и продукты, и горючка из исходе — у нас тогда еще не было ни настоящего бензинохранилища, ни продовольственного склада. Ведь это не шутка — отсиживаться в дощатых бараках в снежной степи, твердо зная: если в самое ближайшее время не пробьёшься к станции — оттуда к нам всё снабжение шло, — тогда… А как туда пробиваться в такую завируху? Самоубийство.

Ну, затянули мы посильнее ремни. Сидим, ждем у моря погоды, А снег все сыплет и сыплет.