Эмиль Офин - Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА]

И дальше я объяснил: если они прорвутся благополучно, фашисты нас искать не станут: никому не придет в голову, что мы разделились. Если же Миша погибнет в бою, то, найдя чертежи, гитлеровцы тем более будут уверены, что наш отряд ликвидирован полностью. Пока этот маневр разгадают, мы успеем перейти линию фронта.

На том и порешили. Отряд Михаила ушел, а мы пятеро добрались до оврага, откопали из сугроба лыжи и стали дожидаться утра.

Проклятый мороз разгулялся вовсю — стволы деревьев трещали, в темноте снег казался лиловым, но вдруг на него легли серебряные полосы и все озарилось бледным светом; это взошла луна над Макарьевской Пустынью. Наверно, это было очень красиво, но, вы сами понимаете, друзья, нам было не до того…

На рассвете я скрепя сердце отправил девушку в разведку. Генерал спал прямо на снегу — ему в барской шубе было хоть бы что, — а мы трое — Павел, Брук и я — подобрали под себя ноги и сидели как турки. Из лесу не доносилось ни звука. Так вот проходили часы.

Время от времени один из нас вскакивал и принимался прыгать на месте, чтобы хоть немного согреться. Наконец — честно говоря, я насилу дождался — появилась девушка. Плетется, бедняжка, измоталась, видно, до последнего, но глаза веселые.

«Мне удалось, — говорит, — проникнуть на болото. Приблизительно в четырех-пяти километрах от леса фашисты свернули в сторону расположения своих батарей. Ушли».

«А следы наших?» — спрашиваю.

«Ведут к Одинокой Сосне. Я думаю, наши благополучно перешли фронт».

У меня отлегло от сердца. Взял я девушку за драный рукав, поблагодарил. Потом мы поели, что осталось, отхлебнули по глотку спирта и тронулись в последний перегон.

У старой березы, на которой около двух недель назад Михаил сделал зарубку, нас ждала неприятность: генерал неожиданно сел в снег и отказался идти дальше. Я вынул пистолет и приказал ему встать. Но фон Блютих, чтоб его черт взял, демонстративно разлегся на снегу и объявил: «Я плюю на ваши угрозы!» — повернул голову в своей бобровой шапке и действительно плюнул в сторону Вальтера Брука.

Я велел Павлу и Вальтеру скрепить лыжи перекладинами. Через несколько минут фон Блютих уже лежал связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту. Мы, словно мешок, уложили на «сани» его грузное тело и взялись за постромки…

Клыч замолчал, потому что хозяйка дома поднялась с места и, обняв сына за плечи, сказала:

— Прости, Лаврентий, что перебила. Сережке давно пора спать. Наслушался, теперь во сне увидит всякие страсти.

Сережа забился в руках у матери.

— Ни за что! Самое интересное вдруг не узнаю! Я совсем не хочу спать!.. — Он готов был разреветься.

Офицеры заступились за Сережу, и Константин Петрович сказал:

— Пусть Сережа дослушает вместе с нами. Он должен знать наш вчерашний день.

— Да, должен. Пусть слушает, — согласился Клыч и продолжал: — В том месте, где болото имело наименьшую ширину, в него далеко вдавалась узкая полоса земли. Она оканчивалась острым мысом, на краю мыса стояла старая одинокая сосна. Издалека отовсюду было видно это дерево. Случайно уцелело. На него грустно было смотреть: обугленное, искалеченное снарядами.

Пока мы ползли по ничейной земле, луна успела побледнеть, уже появились проблески скучного зимнего рассвета, но стороны — наша и вражеская — еще были покрыты мглой. Мы, не поднимаясь на ноги, остановились перевести дух. Девушка наша тут же уснула.

Я с беспокойством думал, что продолжать путь при свете, да еще с таким грузом, как генерал, невозможно: болото простреливается со всех сторон. Я знал: в двух шагах от сосны есть глубокая снарядная воронка, и решил добраться до нее, пока не рассвело, и там дожидаться темноты.

А Павел словно угадал, о чем я думаю.

«Если бы этот чертов генерал не заавралил, — говорит, — мы бы давно были у своих. И всего-то метров триста осталось. Может, махнем?»

Скрепя сердце я растолкал девушку и протянул флягу со спиртом, заставил глотнуть.

Потом мы, трое мужчин, опять взялись за постромки. Поползли дальше.

В нескольких метрах от сосны я дал знак остановиться. Подобрался к краю воронки, заглянул вниз. И тут чьи-то пальцы как схватят меня за горло: «Хальт!»

Задыхаясь, теряя сознание, я вырвал из-за пояса нож и ткнул им наугад в темноту. Фриц отпустил меня, но зато со дна воронки ударила вспышка. Выстрела я уже не слышал…

Клыч обвел гостей возбужденным взглядом и выразительно постучал пальцем по шраму на лбу.

— Ну, а дальше доскажет Шура-Александра Васильевна застенчиво улыбнулась.