«Спокойна я жизнь, — сказал доктор, — работа без напряжения…»
Соколин любил сложные маневренные ходы, лесные бои, ночные схватки. Любил неожиданным маневром зайти в тыл противнику и этим решить исход боя. Он любил в морозный день, в стужу вести свой батальон снежными полями на лыжах, вперерез ледяному ветру: придти к стрельбищу не отдыхая, открыть стрельбу по мишеням и дать рекордное количество очков. Ему пришлось биться с живым, настоящим врагом — и он показал, что готов к встрече с ним.
И еще любил он после ночных походов развалиться в палатке на кошме, — откинув полог, смотреть в глубокое звездное небо, думать о Гале и слушать далекие девичьи песни, долетающие с околицы.
Именно такую жизнь любил Соколин. И другой жизни для него не существовало…
— К вам пришли, — тихо сказала сестра.
В коридоре зашумели. Они вошли о белых халатах — такие чудные и странные: старший лейтенант Меньшиков, политрук Кириллов и заместитель политрука Дроздюк. Дроздюк держал какой-то тщательно увязанный пакет. Соколину стало стыдно своего заплаканного лица.
— Здравия желаем, товарищ капитан! — рявкнул Дроздюк и смертельно испугался: здесь, в этой палате, не умещался его громоподобный голос.
Меньшиков чем-то напоминал полкового фельдшера, и над правым карманом халата желтело у него расплывшееся, щетинистое пятно йода.
— Товарищ капитан, — сказал Меньшиков, — пришли сообщить вам радостную новость. Знамя отвоевали…
Соколин даже привстал с кровати. «Знамя…»
— Ну и как?
— Спрашиваешь! — засмеялся Кириллов, — Полная победа! Ну, брат, мы тебе сюрприз приготовили. Давай, Дроздюк, давай, парнишка.
Дроздюк развернул свой пакет, и Соколин узнал… чехол. Тот самый чехол, который он первый снимал со знамени пять лет назад на солнечном зеленом лугу.
— Хотели знамя принести, — хитро подмигнул капитану Кириллов: — не разрешил полковник.
От волнения Соколин задыхался.
— Кириллыч, — прошептал он. — Кириллыч… Ребята… — и больше он ничего не мог сказать.
Он не видал их три месяца. А они, оказывается, не забыли и крепко любят его. И от них, от этих ребят, он должен уйти! Он вытянулся и затих.
Гости встревоженно переглянулись.
Они свернули чехол и вышли, стараясь едва слышно ступать по ковру.
4
Рано утром Соколин вызвал старшего врача.
— Доктор, — сказал твердо и решительно Соколин, — доктор, я много испытал в жизни. Я привык смотреть правде в глаза. Два вопроса, доктор. Только два. Возможна ли операция?
Профессор растерянно протирал очки. Холодный и трезвый у операционного стола, он всегда мучительно переживал эти минуты окончательных решений.
От его слов зависела человеческая жизнь.
Не надевая очков, он пристально посмотрел на комбата. Соколин глядел на него упорно и требовательно.
— Я не буду ничего скрывать от вас, — медленно сказал профессор. — Хирургия — это искусство, И если есть хоть один шанс из ста на возможный благополучный исход операции, мы не можем теоретически исключить ее. Этот шанс есть. Вы молоды и крепки. Но… — развел руками профессор, — вы хотите правды?.. В данном случае… — он задумчиво пожал плечами. — В конце концов, медицина — это не математика. — нервно сказал профессор, словно отвечая не комбату, а самому себе. Он устало посмотрел на Соколина и опять принялся протирать очки.
— Второй вопрос, доктор. Если операции не будет?..
— Будете жить… будете жить, дорогой мой. Подлечим, и будете жить, — засуетился профессор.
Соколин досадливо махнул рукой и чуть не вскрикнул от острой внезапной боли.
— Как жить? Как жить, доктор?
И профессор понял его. Старый врач понимал, что та жизнь, которая предстояла Соколину, не могла привлекать капитана. Но это все-таки была жизнь. И он был властен сохранить эту жизнь человеку, лежащему перед ним.
Профессор медлил с ответом, но Соколин понял его без слов. Он опять приподнялся с кровати. Он был собран и решителен, как перед боем.
— Приготовьте меня к операции, доктор, — твердо сказал Соколин.
Давно так не волновался Андрей Васильевич Кондратов, командир стрелковой дивизии.
Выйдя из кабинета профессора, он долго не решался идти в палату Соколина. Всегда четкий и аккуратный во всем, он забыл завязать тесемки халата, и они сиротливо болтались на его широкой спине.
Он как-то не думал никогда о своем отношении к Саше Соколину. Много лет назад тот вошел в его жизнь, и Кондратов незаметно привык к этому светловолосому мальчику в огромном, на уши сползающем шлеме, общему сыну его, кондратовского батальона. И только в академии понял, что любит его и скучает по нем. Саша писал короткие, наивные и смешные письма.
Читать дальше