Семен Бытовой - Река твоих отцов

Изнуренная зноем, усталая, голодная, девочка легла на траву и сразу заснула. Проснулась она вечером, когда солнце уже село за горным хребтом.

— Эне! — закричала она. — Эне! Но мать не отзывалась.

— Ама! Ама!

Но и отец не отвечал.

Назавтра повторилось то же самое. Днем бродила по тайге, собирала ягоды, орехи, с жадностью ела их, а к вечеру, усталая, свернувшись под деревом калачиком, засыпала. Утром набрела на охотничий шалаш. В углу, на берестяной полочке, нашла несколько сухарей, две небольшие юколы и очень обрадовалась.

Однажды утром невдалеке от того места, где девочка спала, затрещал валежник. Она подумала, что возвратился лосенок, и побежала навстречу. Но тут из кустов вышли два незнакомых человека: один — старый, другой — юноша.

— Хитэ, чья ты, куда идешь? — спросил старый охотник.

Девочка испугалась, заплакала.

— Где твой ама, где эне твоя?

— В тайге, — ответила девочка, вытирая кулачками глаза.

— Ты потеряла их, да?

— Нет, я домой иду.

— Где же твой дом?

— В тайге…

Старик подошел к ней, внимательно, но с недоверием оглядел.

— Куда же ты шла?

— Мне ама лосенка пригнал, я за ним иду…

— Где же твой лосенок?

— Недавно тут был, — сказала девочка и поискала вокруг глазами. — Недавно тут мой лосенок был…

— Ама, возьмем с собой девочку, — попросил юноша.

Но старик промолчал.

— Оставлять ее одну разве можно? — продолжал юноша. — Тигр почует — унесет. А если медведь-шатун встретит ее, — задерет насмерть.

— Может быть, близко ее сородичи живут? — вслух подумал старик. — Тогда отвезем к ним. Наверно, там уже по тайге ищут… Ты лучше расспроси, как отца ее зовут.

Юноша склонился к девочке, погладил ее по головке.

— Как отца твоего зовут?

Но вместо ответа девочка обвила своими тонкими ручонками шею юноши.

— Отнеси меня домой, а то я устала очень. Ножку наколола.

— Так ты скажи, где дом твой? Девочка задумалась.

— Помню — наша юрта у самой воды стоит… А близко от нее — сопка…

— В тайге не одна сопка. И вода часто попадается… Ты лучше вспомни, как твоих родных зовут.

— Каундига, — наконец вспомнила девочка.

— Каундига? — переспросил старик. Девочка качнула головой.

— Стойбище Каундига не близко отсюда будет. Ну и далеко увел тебя лосенок…

— А где, ама, стойбище Каундига? — спросил юноша.

— Отсюда вверх по реке три солнца плыть надо, а река быстрая очень.

Когда на утро третьего дня приплыли к стойбищу Каундига, старик издали увидал, что там побывала беда. Он и сам не вышел на берег, и сына с девочкой не пустил.

— Давай греби обратно. Уходить надо. — И шепотом, чтобы не слышала девочка, объяснил, что стойбище все вымерло.

— Я и сам подумал, что худое поветрие там побывало, — тоже шепотом сказал юноша. — Что-то уж тихо там очень…

— Хорошо, что лосенок девочку в тайгу увел, а то бы тоже погибла…

Юноша передал весло отцу, сел рядом с девочкой и начал рассказывать ей разные небылицы. Она так была увлечена его рассказом, что ни разу не спросила, скоро ли приедут к родному стойбищу.

А старик, подгребая веслом, сидел мрачный, тихий, с замкнутым лицом. Мысль о судьбе рода Каундига не выходила у него из головы.

В конце пути он и назвал девочку Стиллой, что по-орочски значит «последняя».

Старика звали Серафимом Копинкой. Юношу — Ноко.

Старушку Фросю Стилла называла «атана», что означает родная бабушка, а Серафима — по-разному: иногда «ама» — отец, иногда «мапача» — дедушка.

В двенадцать лет Стилла стала помогать бабушке Фросе по хозяйству. Выделывала рыбьи кожи, мастерила из моченой бересты разные чумашки и кондюго. Веселая это была работа. Дедушка привозил из тайги большие куски белой, в коричневых прожилках бересты. Атана осторожно снимала с берестяного листа верхний и нижний слои, а средний — цвета темного янтаря — скатывала в трубку и держала над котлом с кипящей водой. Бересту так прохватывало паром, что она становилась мягкой, как ситец. Потом бересту распрямляли, утюжили на столе и оставляли на сутки, чтобы немного затвердела. Ногтем большого пальца правой руки, который специально с детства отращивали, мастерицы вырезали на выделанной бересте причудливые рисунки. Бабушка Серафима славилась своей работой, и все свое искусство передавала Стилле. Правда, ноготь у девочки был еще недостаточно крепким и не очень длинным, но лепестки цветов и рыбки, которые она вырезала на чумашках и кондюго, выглядели как живые…