Лара Уильямсон - Мальчик, который переплыл океан в кресле

Потом она высвобождается из объятий Билли и поднимается с дивана:

– Итак, завтра в четыре в Зале собраний в церкви Святого Варфоломея. Обычно по понедельникам я в Тауэр-Пойнт, но не завтра.

– Ладно, – тихо отвечает папа. – А потом мы сможем все подробно обсудить. Мне кажется, нам надо поговорить. Нас ждут перемены.

Перл не отвечает, но ее глаза устремлены на папу. Если бы можно было просверлить человека взглядом, то в папе уже была бы дыра. Да и не только в нем, стена за его спиной, улица, город и весь мир тоже бы пострадали.

– Я покажу тебе, – говорит наконец Перл, – что без меня ты ни на что не годен. – Она мечтательно улыбается. – Сколько мужчин отдали бы многое, лишь бы оказаться на твоем месте.

Да уж, думаю я. Вспомнить хотя бы Голого Мужика.

– И подумай о Билли. Ему нужна мать, и я, видимо, единственная, кто может выступать в этой роли. – Перл щелкает языком и кивает. – Ох, если бы роды не убили его родную мать, все сложилось бы совсем иначе.

В глазах у папы взрываются миллионы крошечных фейерверков.

– Ой, прости, – быстро извиняется Перл. – Я не имела этого в виду. Забудь. Прости, Билли, у меня вырвалось… Я совсем глупая. Пожалуйста, прости меня. Ты совсем ни при чем, совсем. Я просто думала вслух.

Билли улыбается во весь рот, но я-то вижу, как улыбка постепенно гаснет у него в душе.

– Прости, – повторяет Перл, избегая встречаться со мной взглядом.

Ну и правильно. Мои глаза полны злобы. Да и я весь целиком очень зол на Перл.

– Завтра после школы Бекет с Билли останутся у Кошки, – вздыхает папа. – Тогда я смогу прийти.

– Думаю, нам стоит забыть о твоей соседке. – Перл с улыбкой смотрит на папу, но его лицо остается серьезным. – Да и в любом случае Бекету нянька уже не нужна. Я думаю, он уже достаточно взрослый, чтобы последить за Билли два-три часа после школы. Правда, золотце?

Я быстро киваю, лишь бы она уже поскорее ушла. Будто прочтя мои мысли, Перл встает и ждет, пока папа не принесет ее розовое пальто и не поможет его надеть.

– В четыре. Не опаздывай, – еще раз повторяет Перл.

И она уводит папу в коридор.

Их шаги тихо замирают вдали. Билли, молотя ногами по дивану, смотрит на надкусанную пиццу.

– Я ведь не виноват, что мамочка умерла? Правда, Бекет? – тихо говорит он. – Никто ведь не виноват, да? – Билли смотрит на меня, и уровень воды в его глазах поднимается все выше. – Я не убивал мамочку, честно. Меня не посадят в тюрьму?

– Забудь про Перл, – шепчу я, протягивая к братишке руки. Я обнимаю Билли и потом говорю: – Ты слышал, что она сказала? Она сказала, что просит прощения и совсем не это имела в виду. Я думаю, она просто перепутала. Ты знаешь, что у мамы была эклампсия. Ты с этим никак не связан.

– Но если бы я не был у нее в животике, с ней бы все было хорошо.

– Нет, все совсем не так.

– Ты врешь, – плачет Билли. – Я вижу это в твоих глазах.

Ужас в том, что… мама, без сомнения, осталась бы жива, если бы не ждала ребенка. Эклампсия случается только у беременных. Я готов отпинать себя ногами за то, что разрешил Билли задать этот вопрос. Братишка берет пульт, включает телик и смотрит на экран. Я хочу сказать Билли: «Посмотри на меня». Но он на меня не смотрит. Время от времени он смеется, чисто и звонко, как колокольчик. Только меня не обманешь.

Я слышу, как Перл повторяет папе в коридоре, что ей не нравится Кошка, и спрашивает его, зачем он вообще написал ей, если его интересует другая женщина. Папа говорит, что не писал ей, да и вообще не понимает, о чем она. Я подпрыгиваю на месте, как блоха с шестом, бегу в коридор и распахиваю дверь настежь. Притворюсь, что просто хотел попрощаться. Надо под любым предлогом остановить их, пусть только не обсуждают сообщение, которое я послал с папиного телефона. Но когда дверь раскрывается, я вижу кое-что.

Кое-что, что, наверно, мне не полагалось видеть.

Что-то, от чего мой желудок переворачивается, как блин на сковородке.

Что-то, что заставляет меня усомниться во всем на свете.

У меня немножко дрожат колени. Перл замечает меня краем глаза и твердо говорит: «Стой тут», а потом раскрывает дверь на улицу. Уходя, она чмокает папу в щеку; след от помады напоминает разбитое сердце.

– Это не то, что ты подумал, – едва закрыв дверь, говорит папа.

– А что я подумал?

– Не знаю, но это точно не то.

Папа прислоняется к стене, и розы на обоях украшают его лысую голову, словно венок.

Я больше ничего не говорю и ухожу в ванную. Хорошо, что все это закончилось. Я клянусь себе, что никогда не стану встречаться с человеком, который будет заставлять меня повышать голос или злиться. Я закрываю дверь и долго-долго стою, глядя в зеркало. Вот так выглядит человек, который ничего не понимает? Он растерялся? Грустит? Напуган? Вот так чувствуют себя люди, когда взрослеют? Если да, то я хочу опять стать маленьким. Если любить – значит причинять друг другу боль, я не хочу принимать в этом участие. Как жаль, что я отправил это тупое сообщение. Я бы хотел вообще не знать о том, что взрослые ругаются, что они говорят и делают такое, о чем потом жалеют. Почему мир такой сложный? Зачем я вообще родился? Я сглатываю – мне стыдно за такую мысль. Я повторяю про себя, как я рад, что родился. И как я рад, что Билли родился тоже.