Лара Уильямсон - Мальчик, который переплыл океан в кресле

– Знаешь, – предлагаю я, – ты ведь можешь сам ловить рыбу. Я уже ловил.

Как только я завожу разговор о рыбалке, меня уже не остановить. Я будто сажусь на американские горки, и слезть с них уже не получается. Я говорю о том, что для этого нужны личинки, а потом о том, как папа всегда говорит: «Ты сначала думаешь, что будешь ловить рыбу головой, а получается сердцем», и о том, что жизнь похожа на рыбалку, где ты пытаешься логически разложить все по полочкам, но иногда лучше просто послушать собственное сердце.

Кастет поворачивается и спрашивает меня, что это я такое мелю.

– Ничего, – пищу я.

Кастет фыркает и всю оставшуюся дорогу притворяется, что спит. Однако я готов поклясться: в уголке закрытого глаза у него поблескивает слезинка. Не понимаю, что я делаю не так. Ему что, мои рыбные разговоры не угодили?

Автобус тащится по улицам Эдема. Я смотрю в окно. Кастет тихо всхрапывает, когда мы проезжаем мимо зала игровых автоматов на окраине города. Лампочки автоматов мигают, усыпанные блестками диски на вывесках подрагивают и искрятся в солнечных лучах. Автобус проезжает большой супермаркет и кофейню «Зернышко». Я вижу, как солнце отражается от лысины какого-то мужика. Взглянув повнимательнее, я понимаю: солнце отражается на лысине моего папы. Я бы ее где угодно узнал; я столько раз на нее смотрел с мыслью о том, что я вырасту и, возможно, тоже заведу себе лысину. К счастью, Сэм Свисс тащится как черепаха, и я вижу все в замедленном действии, словно мы попали в боевик. Папа стоит у кофейни (он совсем не похож на героя боевика) и разговаривает с высокой женщиной с фигурой карандаша и волосами из сладкой ваты. На ней бледно-розовое платье, похожее на пироженку. Они улыбаются друг другу, и мне хочется приказать Сэму Свиссу остановиться: я хочу сойти.

Этого я не делаю. Я просто таращусь на женщину.

Я ее не узнаю.

В своем розовом платье она выпендрежнее, чем фондю.

Если бы «Эдемский сад» не взял мои три фунта за карандаш и блокнот, я бы поставил последние пятьдесят пенсов на то, что улыбающуюся леди зовут Камий.

Вот и настал конец света. Папа встречается с этой Камий за нашими спинами. Тайком пробирается в кофейню «Зернышко» и распивает пенистые мокка-шоко-тино-латте. А мы-то думаем, что он окуней развозит. Билли весь ужин не затыкается, но я почти не говорю с папой. Когда он спрашивает, все ли у меня в порядке, я отвечаю, что лучше не бывает. Я слышал, что именно это говорят взрослые, когда им становится совсем отвратительно. Бабуля Ибица всегда говорила так, когда у нее болела голова после того, как она выпивала слишком много шерри. Папа беспокоится – у меня изможденный вид.

– Экскурсия прошла хорошо? – интересуется он.

– Я многое узнал, – бормочу я, прожевывая креветочный тост от мистера Вонга. – И кое-что из этого я предпочел бы не узнавать.

Тост описывает круг у меня во рту, прежде чем достигнуть увулы.

Папа рассеянно замечает:

– Узнавать новое – это всегда хорошо.

– Даже если это плохое новое?

Я вскидываю брови. Папа молчит секунду, а потом говорит, что шила в мешке не утаишь. Взять хотя бы историю: сколько ужасных вещей случилось. Но нельзя же притворяться, что их не было.

– Ох, – тихо вздыхаю я.

Как жаль, что я не могу притвориться, будто не видел папу и Камий вместе. И Перл с Голым Мужиком. Папа спрашивает, нравится ли нам еда. Он сказал, что выиграл десять фунтов в лотерею и подумал, что хорошо бы полакомиться едой навынос (хотя мы и так каждый вечер берем что-нибудь навынос). Я подношу вилку с лапшой ко рту и киваю, но даже вкуса не чувствую. Вот как мне плохо.

Настроение после ужина не улучшилось. Я сижу в нашей комнате и читаю книгу о лекарственных растениях. Приходит Билли и говорит, что я похож на мокрый сапог. Когда я поправляю его и говорю, что правильное выражение – «мокрая курица», он трясет головой и говорит, что в его вселенной это «мокрый сапог». А потом он сообщает, что знает, как меня развеселить. Он вприпрыжку скачет к своей коробке и достает оттуда механическую руку.

– Да, счастье-то какое, – кисло бормочу я.

Билли объясняет, что рука поможет нам в следующем расследовании детективного агентства «ШПИОН», а я повторяю:

– Ага, счастье привалило. Мы же уже нашли Перл вчера. Хоть и не поговорили. Значит, песенка «ШПИОНа» спета. У нас был шанс завершить дело, но мы его прохлопали. Какой смысл было находить Перл, если мы даже разговаривать с ней не стали? Агенты должны доводить начатое дело до конца.