Надежда Васильева - Гагара [сборник]

– Вот блин! Везет как утопленнику! – в сердцах ударил себе Борька кулаком по колену. И скривился, как от зубной боли. – Только предков мне сейчас и не хватало! До чего ж некстати! Ну всегда все испортят! – И почти зарычал: – Это уметь надо!

И только тут до Илоны вдруг дошло: «Чего сижу-то? Бежать нужно!» Быстро поднялась и торопливо подала Борьке руку.

– Пока. Я еще приду! Поправляйся, ладно? – И, для приличия слегка кивнув в сторону Борькиных родителей, исчезла за кустом. Только ее и видели.

По пути домой шла и сама себе улыбалась. Господи! До чего ж оказалось все просто! И надо было двенадцать лет копья ломать?! Совсем не злой он, Борька! Когда улыбается, и вовсе как ребенок. Губы тоже по-детски толстые, пухлые. Усики топорщатся смешно! И почему все это разглядела только сегодня? Почему раньше взгляд на него боялась поднять? Гагарой перестал звать. Почему? Она ведь не обижается. Ей даже очень идет!

Мимо кустов черемухи проходила не торопясь. И то место, где топтался в тот злосчастный вечер Борька, поджидая ее, уже не казалось таким зловещим.

А вечером к ним домой заявился Борькин папаша. Услышав его зычный голос в прихожей, окаменела от страха и недобрых предчувствий. Видно, сон в руку!

Тарасов-старший требовал, чтобы ему позволили поговорить с Илоной, как он выразился, «приватно». Мать с отцом стояли «насмерть»: мол, дочь и так много перенесла из-за вашего взбалмошного сына.

Обстановка накалялась. И неизвестно, чем бы это все закончилось, но тут Илона, пересилив страх, потянула на себя ручку двери и тихо вышла в прихожую.

Борькин отец был в форме и при всех своих внушительных регалиях. Про себя отметила: вырядился как на парад!

– Ну, здравствуйте, – с ног до головы окидывая ее строгим и каким-то даже оценивающим взглядом, произнес он. – Я бы хотел поговорить с вами, так сказать, с глазу на глаз. Да вот родители ваши возражают. Может быть, нам лучше выйти на улицу?

– Нет! – встал в дверях отец. – Этого я не позволю! У вас нет такого права врываться в наш дом и травмировать дочь, которую только что выписали из больницы!

– Мы будем жаловаться! – в тон ему испуганно кричала сквозь слезы мать. – Думаете, раз вы работаете начальником милиции, вам все позволено?!

– Да ничего я не думаю! – повысил голос Тарасов-старший. – Пришел с дочерью вашей поговорить! – И с сарказмом добавил: – Заметьте: без оружия, понятых и санкции на обыск.

– Мам! Пап! Ну что вы?! – укоризненно посмотрела на родителей Илона. – Пройдите в мою комнату, – тихо пригласила она и толкнула локтем дверь.

Мать с отцом переглянулись и, казалось, надолго лишились дара речи. Тарасов-старший поспешно протиснул широкие плечи в дверной проем. Илона плотно прикрыла за ним дверь и указала на кресло:

– Присаживайтесь, пожалуйста.

– Благодарю, – кивнул он. – Вас, кажется, Илоной зовут? – И строго приподнял одну бровь.

– Кажется, Илоной! – в тон ему ответила она. И сама не поняла: сострила или от растерянности машинально повторила фразу за Борькиным отцом.

Устроившись в кресле, Тарасов-старший какое-то время молчал, ощупывая комнату внимательным взглядом. Но вряд ли он осознавал то, что видел. Скорее всего, это было профессиональной привычкой. На самом деле он просто приводил в порядок мысли. Наконец, вытерев взмокший лоб носовым платком, как-то устало произнес: – Я не знаю, что там между вами и Борисом в тот день произошло, но факт налицо: сын остался без глаза. Он инвалид! На всю жизнь! Вы это понимаете?! – Илона кивнула. – Мне, как отцу, это больно сознавать! – Голос у него дрогнул.

– Понимаю, – еле выдавила из себя она. – Я могу чем-то помочь?

Он вскинул на нее удивленный взгляд. И Илона уловила в этом взгляде что-то до боли знакомое, Борькино. И неожиданно для себя улыбнулась.

– Вам смешно?! – прохрипел Борькин отец.

– Нет, извините, – заторопилась объяснить она. – Просто Борис очень на вас похож. Я только сейчас это заметила…

Тот крякнул, но проглотил.

– Не ходите к нему в больницу больше, умоляю вас! – мрачно произнес он.

Теперь у него уже тряслись губы. И опять трудно было понять – от гнева или от раздирающих душу чувств.

– Так Борис просил? – В горле у Илоны тоже запершило.

– Нет! Мы, родители, вас об этом просим!

Илона опустила глаза.

– Вы думаете, так для него будет лучше?

– Уверен! – Борькин отец произнес это с таким чувством, что даже шея у него побурела. – Конечно, он никогда не признается в этом даже себе, не только вам. Я допускаю, что у него к вам были… какие-то юношеские симпатии, но после всего этого!. – Он снова достал платок, вытер потное лицо и продолжал теперь уже торопливо, словно опасаясь, что ему помешают высказать все то важное и главное, ради чего он пришел сюда: – Перестаньте мучить его! Сын и так поступил слишком благородно – не позволил мне дать ход следственной процедуре и взял всю вину на себя. Неужели вам и вашим родителям этого не достаточно?! – Последние фразы он произнес срывающимся шепотом и при этом посмотрел на дверь, за которой стояла подозрительная тишина.