Надежда Васильева - Гагара [сборник]

– Если вы считаете, что мои визиты доставляют ему боль, я обещаю больше этого не делать. – И, наклонившись ближе к его лицу, словно хотела в чем-то удостовериться, тихо спросила: – У вас… всё?

Он растерянно кивнул, поспешно встал и вышел. Мать с отцом по-прежнему стояли с двух сторон у входной двери. Они готовы были в любой момент заслонить собой дверной проем. Однако, увидев дочь живой и невредимой, расступились, освобождая дорогу незваному гостю.

А у Илоны снова началась хандра. Вспоминала сияющую Борькину улыбку в тот момент, когда он увидел ее в дверях палаты, его радость, когда она пообещала писать ему в больницу, его далеко не шуточные слова: «Мой глаз того стоит! Да что там глаз! Полжизни бы отдал! Только вот, „могло“ или „может“?» И то, как почернел лицом, увидев на крыльце родителей…

Ни мать, ни отец вопросов ей больше не задавали. Это было чем-то новым в их поведении. Илону такой расклад дел очень устраивал. Интересно, слышали они или нет их разговор? А впрочем, какая разница!

Потом стала ломать голову над тем, как дать знать Борьке, что она не приходит к нему не по своей воле. Ведь пообещала – значит, он будет ждать. И тут вспомнила про Вовку Денисова. Ну конечно же он поможет ей! И сразу позвонила ему. Очень просила рассказать обо всем только Борису, и больше никому. На что Вовка изрек: «Обижаешь, однако!. »

А на другой день за ужином мама, переводя напряженный взгляд с отца на Илону, вдруг сказала:

– Тарасов Борис, говорят, из больницы сбежал. Везде его ищут. Никто не знает, где он. Родители с ног сбились…

Вилка так и застыла в руках Илоны. К ужину она не притронулась, выскочила из-за стола и закрылась в своей комнате. Сквозь стену было слышно, как отец кричал на мать: мол, запрещает упоминать фамилию Тарасов, где их сын – дело родителей. Говорил, что очень сожалеет о том, что не выгнал Тарасова-старшего из их дома. Но больше всего резанула слух фраза: «По таким, как этот отпрыск тарасовский, давно тюрьма плачет!»

А у Илоны все тряслось внутри. Борька – шальной! От него всего можно ожидать. Только бы не сделал с собой что!. Если его отец говорил с ним так же, как с ней… Можно представить Борькино состояние! Господи! Ну откуда это все сыплется на ее бедную голову?!

И снова схватилась за мобильник.

– Вовка, привет! Говорить можешь?

– Сейчас, – буркнул он, видимо на всякий случай выходя из дома.

– Ты у Борьки в больнице был? – не дождалась она его ответа.

– Был. Все рассказал, как ты просила. – Говорил Вовка так сдержанно, словно боялся проговориться.

– Ну а он что?!

– Не знаю, – сухо оборвал Вовка.

Вытягивать информацию приходилось почти по-иезуитски, что всегда так раздражало Илону.

– Врешь! – взорвалась Илона. – Где он сейчас, говори!

Но Вовка молчал. Вот идиот! Только бы не отключился.

– Вов, ну… – тут же сменила она тон, – прошу как человека, скажи хотя бы: с ним все в порядке?

– Вот пристала! Нормально всё! И больше не тяни за язык. Надоели вы мне все!

И отключил телефон. Но и этой информации хватило. От сердца отлегло. Скорее всего, этот фарс был придуман Борькой не для нее – для родителей. Вовка явно был в курсе всего. И ничего страшного с Борькой не случилось. Прячется в каком-нибудь сарае. По ночам уже не так холодно. Короче – партизанит. И Вовка у него – типа связного.

Прошло мучительных два дня. Она снова набрала Вовкин номер. И, стараясь говорить как можно равнодушнее, спросила:

– Вов, привет! Ну что там о Борьке слышно?

Но тот отрубил все вопросы двумя жесткими фразами:

– Понятия не имею. Извини!

Тогда решила подъехать к матери. И после ужина, помогая ей вытирать посуду, тихо, чтобы не слышал отец, поинтересовалась:

– Мам, чего там про Тарасова на работе у тебя говорят?

Мама, тоже оглянувшись на спину отца, который в гостиной смотрел телевизор, шепотом сказала:

– Ой, Илон, народ будет языками трепать! Только ты никого не слушай. Про экзамены думай. Сколько уж уроков пропустила!

Понятно. Сговорились. Ограждают ее от всякой информации. Что же придумать-то? Как-то надо мать все-таки разговорить. И, сделав обиженный вид, произнесла:

– Пеняешь, что ничего вам не рассказываю. А сами-то? Вон Светка Татаринова с мамой как две подруги, а ты все стенку между мной и собой возводишь. Ни о чем с тобой не поговорить! Все маленькой меня считаешь?

Мать покачала головой. Видно, нажала ей все-таки на любимую мозоль.

– Ну что я буду передавать сплетни разные! – Помолчала, но недолго. Оборвать паутинную нить откровенного разговора все-таки не решилась. – Отец Тарасова – деспот, каких поискать! Сын с ним на ножах. За мать заступается. Не раз уж в драке схватывались. Жаль женщину! Как только терпит такого всю жизнь? У него вон шея бычья, а она от ветра шатается.