Николай Вурдов - Робинзоны студеного острова

Из «школяров» выделялись два друга, два десятиклассника: Геня Сабинин и Сергей Колтовой. Им тоже было по семнадцать лет, ребята они были заметные, рослые, но, в отличие от Сани Потапова и Булки, не задавались перед младшими, относились ко всем по-приятельски, доброжелательно. В их присутствии Саня Потапов и его верный адъютант как-то сразу стушевывались.

Не терялся в общей массе и наш Толя Гулышев. У него, завзятого голубятника, сразу нашлась масса знакомых, и в компании ребят с самыми разными характерами он чувствовал себя как рыба в воде.

Около трех недель пришлось нам заниматься «огородничеством». Ребята томились в ожидании отъезда. Не терпелось скорее выехать из Архангельска навстречу новому, неизведанному, что ожидало впереди.

И вот настал долгожданный день…

Ясным солнечным днем начала июля от причала рыбокомбината отошел старый, видавший виды тральщик «Зубатка», за ним на ваере, тросе для буксировки трала, шли моторно-парусное судно «Авангард» и морская баржа «Азимут», бывший парусник.

Радостные, возбужденные, мы толпились на палубе, смеялись, кричали, прыгали от восторга. Для всех это был настоящий большой праздник.

— До свиданья, Архангельск! До скорой встречи! — кричали мы.

С беспокойством посматривал на развеселившихся ребят опытный капитан «Зубатки» Павел Петрович Замятин. Много лет работал он в тралфлоте, но с пассажирами, да еще такими беспокойными, выходил в море впервые. И хотя борта были обнесены двойными леерами, приготовлены спасательные средства и на палубе находилась вахтенная служба, капитан не был спокоен: а вдруг какой-нибудь развеселившийся паренек возьмет да и свалится за борт…

Вот уже остались позади похожие на домики штабеля досок лесозавода № 3, густо дымящие трубы электростанции, внушительное здание Лесотехнического института.

Напротив пристани Холодильник судно замедлило ход, загремела якорная цепь. Остановка. Надолго ли?

Тяжело томиться в неизвестности, когда все помыслы устремлены к далекому и заманчивому полярному острову. Да, уж действительно — ждать да догонять…

На берегу — рукой подать — знакомые места, где мы, бывало, пропадали целыми днями: Холодильник, Опарная пристань. У причала Холодильника часто стояли известные всей стране ледоколы «Сибиряков», «Седов», «Русанов», «Малыгин». Одни отправлялись в далекие северные экспедиции, другие возвращались оттуда, а мы, пацаны, часами стояли на причале, с уважением смотрели на моряков и, конечно же, сами мечтали стать моряками. Теперь у Холодильника стояли суда с причудливой маскировочной окраской, на них были установлены пушки, зенитные пулеметы. У Опарной пристани стояли военные катера.

На берегу Северной Двины, напротив улицы Выучейского, купалась, гомонила, ныряла со свай ребятня. Ох, как хотелось побултыхаться вместе с ними!

— Купнуться бы… Хоть разик, — высказал общее желание Боря Меньшиков.

— Отпросись, может, отпустят, — улыбаясь, посоветовал Толя.

— А что, ребята, — вдруг встрепенулся Боря, — может, нырнуть с борта, а вы мне штормтрап подадите? Потом и сами искупаетесь.

— Ты что, Борька, не того… — покрутил пальцем у виска Толя. — Да за такой фокус тебя живо на берег спишут, а нас — за компанию с тобой.

— Пожалуй, спишут, — враз поник Боря.

Первую ночь на судне пришлось ночевать в нескольких метрах от берега, в двух-трех кварталах от родного дома. В трюме с обеих сторон были установлены широкие двухъярусные нары. На них мы постелили тюфяки, а вместо подушек положили выданные каждому из нас пробковые спасательные пояса.

Я долго не мог уснуть. Вспоминались дом, мама. Сейчас она, наверное, сидит, сгорбившись над швейной машинкой, и, конечно, думает обо мне. И никак ей не догадаться, что я нахожусь совсем рядом.

Ребята тоже беспокойно ворочались на нарах. Кто-то негромко позвал: «Мама», кто-то вздохнул, кто-то простонал во сне…

На другой день томительное ожидание стало просто невыносимым. Изнывая от жары и безделья, раздевшись до пояса, мы слонялись по палубе.

На корме Толя Гулышев организовал «душевую».

— Некрещеные! — весело кричал он. — Подходите сюда — крестить буду.

Он бросал за борт ведро, привязанное к тонкому концу, и, когда оно наполнялось, ловко поднимал наверх.

— Как зовут? — строго спрашивал он подходивших.

— Геня Перфильев.

— Крещается раб божий Генка Перфильев, — возглашал Толя и выливал на подставленную спину ведро забортной воды.