Владимир Шустов - Карфагена не будет

— Хватит рассусоливать! Завтра утром поймут, что нет в нас трусости, что не страшны они нам! Доберемся до них ночью, как начнем метать шалаши под кручу…

— Стоит ли? — вырвалось у Демки. — Думаю я, Ленька, что лагерь зорить не надо: не с шалашами воюем, а с Никитой…

— Боишься? «Ребята узнают…» Так на речке говорил?

— Думаю…

— Не думай — вернее будет!

— Голова-то мне для чего дана? Хочешь — не хочешь, а думается. Всю ночь вертелся: уснуть не мог…

— Спать у Тольки поучись… Оба вы хороши. Клятву давали, а теперь на попятный. За нарушение присяги карают.

— Присяги я не принимал. Клятву давал.

— Это все равно!

И опять Демка не стал спорить, хотя был твердо убежден, что между присягой и клятвой есть разница. Поводом для клятвы служит многое, и поэтому возникает возможность давать их несколько. А вот присяга принимается один раз и на всю жизнь. Каждый настоящий человек до конца своих дней хранит верность присяге. Клятву можно дать другу, а присягу только Родине, народу!

Выбежал Толька и, брякая пустыми ведрами, заспешил к колодцу.

— Отпустили! — выкрикнул он. — Воды наношу и — свободен!

— Ведра два? — спросил Ленька.

— Разика три-четыре сходить придется.

— Не было печали…

— Поможем? — предложил Демка.

— Пусть потрудится, — ответил равнодушно Ленька, растягиваясь на траве. — Была охота на других работать. Принесет, руки не отсохнут.

— Ждать дольше придется…

— Подождем.

«А Никита сразу бы согласился», — подумал Демка и припомнил, как однажды пионеры во главе с Никитой ходили помогать Гоше Свиридову по хозяйству. Всю работу тогда провернули в два счета — и дров напилили, и воды натаскали, и хлев так вычистили, что сами даже удивились. Подумал Демка и сказал:

— Помогу Тольке.

Он встал и прошел во двор. Толя переливал принесенную воду в огромную дубовую кадку. Кадка была так высока, что ему приходилось поднимать ведра до уровня плеч. Прозрачная струя с шумом и брызгами падала в бочку, вызывая любопытство стаи белых гусей, которые дружно вытягивали длинные шеи, хлопали крыльями и гоготали. Громкий плеск говорил еще и о том, что воды в бочке было меньше половины:

— Наполнить велено? — спросил Демка, определяя на взгляд объем предстоящих работ.

— Мать просила дополна натаскать, а я половину хочу: в эту кадку ведер двадцать уходит.

— Нальем, — уверенно сказал Демка. — Давай свободные ведра. По пять раз сходим, и полная будет. Вдвоем-то быстрее управимся.

Толя смотрел на Демку, слушал его и не верил: уж не шутит ли он, предлагая помощь.

— Я один могу…

— Давай, давай!.. Ладно, ведра твои возьму, а ты дома другие добудешь.

Ребята носили воду. Ленька нежился на травке и, наблюдая за тружениками, посмеивался:

— Водовозы из вас что надо получатся! Скажу председателю колхоза, чтобы обоих на эту работу определил: никаких тогда водопроводов не потребуется!

Наполнив бочку, водоносы уселись отдохнуть на ступеньку крыльца. Демка расстегнул ворот рубахи.

— Духота, — сказал он. — Напиться бы воды похолоднее.

Толя спохватился.

— Принесу.

Через минуту он появился с двумя эмалированными кружками в руках.

— Держи!

— Молоко? — удивился Демка, принимая кружку. — Не надо молока.

— Воды мать не дает. «Простынете, говорит, потные». Пей!

Демка жадно, большими глотками опорожнил кружку. Толя взял ее, унес домой и, возвратившись, сказал:

— Демка, мать по-настоящему поверила, что мы в лагерь ходить стали. Увидела, что ты помогаешь воду таскать, и поверила…

В калитке показался Ленька, переступил высокую подворотню и нетерпеливо крикнул:

— Пошли! За дело надо браться!.. Толька, не забудь фонарик электрический и мешок.

Нехотя поплелись ребята за вожаком. А Ленька легко шагал по извилистой тропинке вдоль плетней. Он посвистывал и сыпал остротами.

— Я про Никиту такие стихи сочиню, что деревня наша со смеху умрет! — сказал он. — Не верите?

— Стихами Якишева не запугаешь, — ответил Демка.

— Споришь опять? Привычка у тебя появилась. Раньше все так было, а теперь наоборот стало…

— Разбираюсь кое в чем…

— Зря вчера отговорил вас в лагерь идти. Попались бы в руки к Володьке Великанову.

— Не стращай.

Тропа вырвалась на пустырь. Высокая — по грудь — лебеда, крапива и широколистые лопухи сплошь покрывали его и переплетались над тропкой. Обжигая крапивой босые ноги, ребята выбрались на отлогий холм. Ленька бросил на траву мешки и сел, сложив ноги калачиком. Глубокомысленно хмыкнув, он огляделся, подчеркивая этим, что разговор будет строго секретным, и вполголоса заговорил: